— Так, Буревой, ну ты-то взрослый человек, понимаешь, что жизнь продолжается. И вечно думать о Славике тоже не получится. Он ушёл — но мы-то остались! Ярослав для того и старался, чтобы мы жили, и Веселина особенно. Поэтому пусть по подворотням не прячутся, я своё благословение, как глава рода, даю. Свадьбу только… На Восьмое марта, короче, назначайте. Праздник будет. Праздник жизни.
— И то ладно, — дед заулыбался, — а то бабы шепчутся…
— Ну что, граждане, вроде всё. Пойдёмте, завтра день длинный будет, — я начал сворачиваться, и спутники мои со мной.
Этот Новый Год действительно был немного другой. Во-первых, в клубе было аж несколько представлений. Традиционное, детсадовский утренник, потом школьное выступление. Хор благородных девиц подготовил на праздник несколько песен. Вишенкой на торте должна стать новая комедия Держислава, первая. Она в нескольких актах.
Опять установили Ёлку, нарядили её всякими игрушками. Под вечер началось действо. В клуб набились чуть не все, еле влезли. Детский сад давал сегодня «Колобка», школьники — «Снегурочку». После детей вышел наш хор воспитанниц. Лица красные, кокошники синие, сарафаны — зелёные, платочки в руках. Половина воспринимала хор как суровое испытание в плену, но глядя на Ладу и Брунгильду, затихали, и печально несли творческую нагрузку. Пели все, даже те кто словенского не знал, голосить протяжно на чужом языке было проще, чем говорить на нём. Спели для разогрева «В тот день когда ты мне приснился», жалостливо получилось, но красиво. Я аж захлопал. Народ посмотрел на меня — тоже повторил. Про «Всегда быть рядом не могут люди» пошла ещё лучше. «Потолок ледяной, дверь скрипучая» — так вообще классно вышло! Народ неистовствовал, требовал ещё! Закончили про «Три белых коня» — два раза на бис спели. Ушли девчонки гордые — куда только стеснительность делась! — и присоединились к нам в зале. Брунгильда их, как цыплят из-за сцены вывела и усадила толпой на лавку.
Началось шоу Держислава. Вышли мелкие с большим плакатом «Приключения иноземных пленниц в России». Минуты две постояли на сцене с ним, народ чуть потерялся — такого на представлениях ещё не было. Понеслись разговоры, которые притихли после сигнала дудки. Пафосным голосом из-за сцены в рупор начал вещать Держислав. Мол, в году восемьсот шестьдесят четвёртом суровые воины Москвы отправились по делам своим на Ладожское озеро. На сцену выплыла картонная ладья, через борт её было видно головы наших мужиков да подростков, что изображали вояк. Забавно, но руководил всем Торир! Как тянули эту конструкцию, я не знаю, ибо воины натурально махали картонными вёслами, а вождь мурманов возвышался над ними, громко командуя. Голос Держислава вещал о том, что узнали москвичи о торговле бабами, которых у родителей умыкнули, ярость обуяла воинов из-за такой несправедливости. В «лодье» на сцене натуральный митинг, народ машет картонными мечами и орёт грозно. Держислав описал, как долгими ночами ждали воины в засаде злоумышленников, как настигли их и разгромили. На сцене уже две лодки, идёт кровавый бой, за макетом пулемёта беснуется Гуннар. Сдобренная очередной порцией пафоса речь Держислава вещает о том, что баб забрали, парочку вернули к родителям, а остальных привезли в Москву. Это сопровождается представлением, и довольно крутым, надо сказать!
Вот «лодья» с москвичами ушла за сцену, на ней остались школьники, изображающие Лиса, Святослава, москвичей и… меня! Растимир играет Государя, осматривая толпу связанных в один «пучок» девочек-школьниц, что изображают наших пленниц. Те плачут, воют, кокошниками трясут и причитают. Образ пленниц, после выступления хора более чем узнаваемый, народ покатился со смеху. Воспитанницы же покраснели, узрев себя на сцене. А дальше понеслось…
Сцена в бане, всё та же толпа, обвязанная веревкой, истошно кричит, срываясь на визг. Веселина, уговорили-таки, изображает Брунгильду. Причём наряжена она не как жена Атли, а вычурно, как в мультиках жён варваров в моё время рисовали. Грудь чуть не седьмого размера, шлем с рогами, один обломан наполовину, косички рыжие из под шлема. Народ катается по полу, Брунгильда с деланным возмущением смотрит на меня, понимает, откуда ноги растут. Воспитанницы хрюкают на лавках, не в силах сдерживать смех. Ещё бы, такую грозную воспитательницу — и в таком виде преподнесли.
Следующая сцена — драка возле зеркала, с воем и прочими атрибутами. Пара «пленниц» на сцене обзавелась фингалами нарисованными, народ опять ржёт. Итог сцены — увод под «закадровый» голос всё также связанных толпой пленниц в «пещеру тёмную» — дверь барака с надписью «Институт дурных девиц». Воспитанницы ничего не понимают, читать не могут, а народ плачет от смеха. Большие часы на сцены показывают ход луны и солнца — из двери барака на сцене доносится вой по утрам и вечерам, на вой выходит Веселина в наряде Брунгильды. Заходит, вой смолкает, только выходит — опять начинается. Надпись на бараке меняется на «Институт дурных (зачеркнуто) воющих девиц». Зрители ползают по деревянному полу, смеха нет, вместо него — стон. Сил у народа больше нет.