Я вздрогнул столько же от неожиданности, сколько и от ненависти. Будь у меня в руках огнестрельное оружие, я убил бы его тут же, на месте. Не будь железной решетки, я пробрался бы в окно и задушил его голыми руками! В ту минуту я не владел собой...
В комнату вошел молодой человек, одетый не то воином, не то ранчеро. Грацией его фигуры и осанки невольно можно было залюбоваться. Грусть омрачала красивое лицо юноши.
Он подошел к столу и положил на него руку, на которой сверкало несколько дорогих колец. Он был бледен, его рука дрожала.
Лицо показалось мне знакомым. Это был не Нарсиссо, которого я узнал бы сразу, но он был похож на него, а также и на Гвадалупе. Я вгляделся пристальнее, пораженный этим открытием. Да, сходство было разительное.
"Неужели это она? В этом костюме? Нет, нет! Но эти глаза! А, теперь понял! Это она, Мария де Мерсед!"
Я видел ее только на портрете, но сейчас узнал в ней того юношу, который постоянно сопровождал Дюброска и поражал всех нас странностью своего поведения.
Вместе с тем я вдруг понял, что это именно она утром сунула мне записку и шепнула: "Мужайтесь!" Она же перерезала веревки, дала мне кинжал и... говорила о любви. Все, что казалось мне таинственным и загадочным, теперь сразу сделалось ясным как день. Значит, Гвадалупе и не подозревает о моем присутствии здесь!
Эта мысль обрадовала и успокоила меня...
Происходило какое-то объяснение... Я укрепился ногами на большом камне, прижался к железной решетке и заглянул в самое окно. Дюброск в сильном возбуждении шагал из угла в угол.
- Ты, должно быть, вздумала возбудить во мне ревность? - кричал он, окидывая ее злым взглядом. - Напрасно! Ревновать не в моих привычках!.. Я давно знаю, что ты любишь этого проклятого янки, давно заметил все твои проделки. Можешь сопутствовать ему в предстоящем ему воздушном путешествии, я тебе не препятствую! Ревновать же мне нечего... Твои прелестные кузины сильно подросли с тех пор, как я видел их в последний раз...
Кровь бросилась мне в лицо.
Мария де Мерсед вскочила с своего места, подошла к Дюброску и проговорила вне себя:
- О, если ты осмелишься приблизиться к ним с дурным намерением, я сумею защитить их!.. Довольно одной твоей жертвы... довольно того, что ты погубил меня... Хотя сейчас и нет законов, но я знаю, как наказать такого негодяя, как ты!..
- Жертва! - насмешливо произнес Дюброск. - В чем же состоит твоя жертва, Мария? Ведь ты, конечно, говоришь о себе? Ты - супруга первого красавца во всей Мексике. Разве это - жертва?
Слово "супруга" он проговорил особенно едко.
- Да, хорошую комедию ты разыграл с этим фальшивым священником! воскликнула молодая женщина. - До чего он довел меня! Опозорил, втоптал в грязь, лишил всякого человеческого достоинства... Неужели я могла полюбить такого низкого негодяя?.. Нет, это была не любовь, это было лишь ослепление, безумие!
Последние фразы она говорила как будто самой себе.
- Мне совершенно безразлично, любила ты меня или нет, - ответил Дюброск, очевидно, задетый ее словами. - Речь не о том. Любовь твоя никому не нужна; мне нужно, чтобы ты заставила своего богатого дядюшку признать тебя и выдать тебе то, что старик противозаконно захватил в свои цепкие руки. Это ты сделаешь завтра же!
- Я никогда этого не сделаю!
- Сделаешь, а не то...
Мария круто повернулась на каблуках и пошла к двери.
- Ну, да это мы еще успеем! - сказал Дюброск, грубо схватив ее за руку. Сегодня я тебя отсюда не выпущу. Я видел, что ты утром подъезжала к этому проклятому янки и что-то шептала ему. Ты, чего доброго, еще вздумаешь помочь убежать. Нет, оставайся-ка здесь, моя милая! Утром я выпущу тебя, чтобы ты могла полюбоваться, как он будет болтаться в воздухе! Ха, ха, ха!
С этими словами креол вышел из комнаты и запер за собой дверь.
Лицо молодой женщины выражало странную смесь торжества и беспокойства. Она подбежала к окну и прижалась к нему, стараясь проникнуть сквозь стоявший снаружи мрак.
Я снял с пальца ее алмазное кольцо и нацарапал на стене слово "Gracias! (Благодарю!)".
Увидав меня, она задрожала и отступила назад...
Нельзя было более медлить: товарищи давно уже ворчали на задержку. Я спустился вниз, и мы поспешили дальше...
С опушки леса еще было видно то окно, за которым стояла женщина. Она теперь держала в руке лампу и читала то, что я вырезал на стекле. Я никогда не забуду выражения ее лица!..
Еще минуту - и мы были в чаще леса...
Глава XLI
ПРЕДИСЛОВИЕ
Некоторое время я колебался, не зная, на что решиться. Быть может, Гвадалупе находилась во власти Дюброска, взятая им в плен под каким-нибудь предлогом. Нам следовало попытаться спасти ее, но как это сделать? Нас было всего пятеро безоружных, едва живых людей - не нам было спасать других.
Меня утешала мысль, что Мария де Мерсед сумеет защитить своих родственников лучше нас. Остаться было бы безумием, и я решился на бегство. Мы мало опасались неудачи. Рауль знал окрестности, как свои пять пальцев, и мы смело могли на него положиться. Мы приостановились, чтобы окончательно выбрать направление. В этот самый момент раздался протяжный звук сигнального рожка. Вслед за тем грянул пушечный выстрел, повторенный тысячью отголосков.
- Ого! - воскликнул Рауль. - Это означает, что наше бегство замечено.
- Почему ты так думаешь? - спросил Линкольн.
- Да ведь это сигнальный выстрел, которым призываются ко вниманию все их аванпосты, расположенные тут, в горах... Теперь нам надо держаться настороже!
- Этот лес слишком редок, сквозь него все видно. Надо выбраться отсюда как можно скорее, - пробормотал Линкольн.
- Да, - подтвердил Рауль, - в лесу не укрыться, но километрах в пятнадцати отсюда есть кустарник, который настолько густ, что в нем едва можно двигаться. Если мы доберемся туда до наступления утра, то будем спасены.
- Идем!
Мы шли как можно осторожнее. Треск сухих ветвей, шорох раздвигаемых нами кустов могли выдать нас. Со всех сторон раздавались сигналы; слышно было, как с гасиенды отправились несколько отрядов в погоню за нами. Наконец мы достигли неглубокого ручья, о котором упоминал Линкольн. Мы вошли в воду и пошли прямо по дну, чтобы скрыть свои следы...