Хозе Антонио был уже старик, седой и худощавый, с проницательными глазами, в кожаной куртке и брюках. Он сразу понял, кто мы такие.
Но, несмотря на радушный прием, Рауль был чем-то обеспокоен; я заметил, как внимательно осматривал он единственную комнату ранчо.
- No han cenado, caballеros? (Вы не ужинали, сеньоры?) - спросил Хозе Антонио, оглядывая нас.
- Ni comido, ni almorzado (не завтракали и не обедали), - сказал Рауль.
- Carambo! Рафаэла! Хесусита! - воскликнул хозяин, делая один из тех знаков, которые у мексиканцев заменяют целую речь.
Эффект этого знака был просто волшебный. Хесусита, восемнадцатилетняя дочь хозяина, побежала к очагу, а Рафаэла, жена его, схватила связку хвороста и бросила в очаг. Раздуваемый пальмовою ветвью, огонь весело затрещал, вода начала закипать, мясо поджаривалось, черные бобы весело плясали в горшке, пенился шоколад, и мы уже предвкушали вкусный ужин.
Между тем Рауль все что-то поеживался и косился.
В темном углу хижины сидел маленький, худенький человечек в одежде католического монаха. Я знал, что Рауль терпеть не может мексиканских монахов, и потому приписывал его смущение присутствию одного из них и не ошибся.
- Откуда он? - тихо осведомился Рауль у хозяина.
- Это священник из Сан-Мартина.
- Новый, должно быть?..
- Hombre de bien! (Хороший человек!) - сказал Хозе Антонио, утвердительно кивнув головой.
Рауль замолчал.
Я стал наблюдать за этим hombre de bien и вскоре заметил, что он явился сюда вовсе не с целью поучения и спасения душ, но единственно ради черных глазок прелестной Хесуситы.
Было что-то плотоядное в его улыбке, когда он следил за движениями молодой девушки, но взгляд его сделался положительно страшен, когда ирландец Чэйн с галантностью принялся вертеться вокруг Хесуситы, оказывая ей разные мелкие услуги.
- Откуда явился padre? - шепотом спросил Рауль Хозе Антонио, сообразив что-то.
- Сегодня утром был в ringonada.
- В ringonada? - повторил Рауль, привскакивая со своего места.
- Да. Они направились к мосту. Эта шайка имела стычку с вашими и потеряла несколько человек.
- И он утром был в ringonada? Ого! В таком случае нам надо быть настороже, - бормотал француз как бы про себя.
- Пойдете от нас, держитесь стороной, авось, не встретитесь. Ваши уже дошли до Эль-Плана и готовятся атаковать Cerro Gordo; там сам Санта-Анна во главе двадцати тысяч человек...
Во время этой беседы монах беспокойно ерзал на стуле.
Вдруг он встал, пробормотав "buenas noches" и направился к выходу. В то же мгновение Линкольн, исподтишка наблюдавший за ним, вскочил и загородил дверь.
- Не угодно ли вам остаться? - спокойно, но решительно сказал он.
- Que cosa? (В чем дело?) - с видимой тревогой спросил священник.
- Вы не выйдете отсюда, пока мы здесь... Рауль, попроси у своего приятеля хорошей веревки, слышишь?
Падре лишь молча взглянул на хозяина не то с упреком, не то с угрозою. Бедный мексиканец растерялся. С одной стороны, он не хотел оскорбить священника, а с другой, боялся противоречить охотнику.
- Боб Линкольн никогда не нарушает обычаев гостеприимства, - снова заговорил охотник. - Но это случай исключительный. Глаза этого попа мне что-то не нравятся.
Рауль старался убедить охотника, что это мирный священник из соседнего села и друг Хозе Антонино. Боб все еще стоял в дверях в нерешительности. Только заметив, что я отношусь совершенно безучастно к происходившему в эту минуту вокруг меня (я задумался о чем-то), Линкольн выпустил священника.
- Смотри, Рауль, как бы худа не было! - проговорил он, снова садясь на свое место. - Советую не оставаться здесь ночевать. Как вы думаете, капитан?
- В чем дело, сержант?
- Да вот Рауль заставил меня выпустить этого монаха, а я уверен, что он натравит на нас своих. По-моему, надо скорее убраться отсюда.
Мы поужинали, выпили по чашке шоколада и уже хотели было проститься с нашими добрыми хозяевами, когда Хозе Антонио предложил нам выкурить по сигаре.
Это был большой соблазн, так как мы давно не курили.
Но не успели мы усесться вокруг огня и закурить наши puros, как Хесусита, выходившая за дверь, вбежала с криком:
- Papa, papa, hay gente fuera! (Папа, на дворе люди!)
Действительно, за сквозными стенами хижины обрисовывались чьи-то фигуры.
Линкольн схватил ружье и подбежал к двери, крича:
- Говорил я вам, что быть беде!
Не давая себе труда отворить дверь, он всей своей тяжестью налег на легкую бамбуковую стену, которая с треском проломилась.
Мы хотели последовать за ним, когда вся хижина рухнула, засыпая нас досками, пальмовыми листьями и тростником... Мы слышали выстрел Линкольна, стон умирающего, залп из пистолетов и ружей, какие-то выкрики... Затем нас вытащили из-под развалин ранчо, поволокли в лес, привязали к деревьям и принялись осыпать пинками ног и ударами кулаков. Нас окружала толпа озверевших людей. Они кричали и дико хохотали, издеваясь над нашей беспомощностью. Среди них был и знакомый нам падре. Не подлежало никакому сомнению, что это он натравил на нас эту дикую шайку. Негодяй внимательно рассматривал каждого из нас; очевидно, он искал Линкольна, но охотника не было: он исчез к великому разочарованию падре.
Глава XLVIII
ПАДРЕ ХАРАУТА
Из разговора разбойников можно было заключить, что мы попали в руки jarochos, шайки знаменитого бандита-священника Харауты.
- Черт возьми! - стонал Рауль. - Зачем я помешал Линкольну удержать этого монаха? Теперь не миновать нам петли. Должно быть, еще нет самого - только ждут его...
В это время послышался топот скачущей лошади. Вскоре показался мчавшийся во всю прыть всадник, направлявшийся прямо к нам.
- Вот и сам Хараута! - шепнул Рауль. - Если он меня узнает... Впрочем, не все ли равно теперь! Повесят нас всех, хуже ничего не будет...
- Где янки? - крикнул подъехавший, соскакивая на землю.
- Вот они, капитан! - ответил один из харочо, отвратительный старик в красном мундире, по-видимому, помощник начальника шайки.
- Сколько их?
- Четверо, капитан!
- Хорошо. А чего вы тут ждете?
- Приказа повесить их или расстрелять.
- Расстрелять, расстрелять. Carambo! Некогда нам заниматься петлями...
- Тут прекрасные деревья, капитан! - заметил другой, обводя вокруг рукой.