Вот и опушка. За ней открываются обработанные поля. Здесь растут лен, конопля и выносливые злаки холодной полосы. Ранчо здешних земледельцев - это бревенчатые избы с далеко выступающими тесовыми кровлями. Я миную дымящиеся ямы карбонеро, угольщиков, и встречаюсь с арриеро, погонщиком мулов; он ведет вниз караван, или атахо, груженный льдом с высоких горных ледников. Внизу, в больших городах, этим льдом будут замораживать вино.
Вперед и выше! Дубы остались позади, и кругом - только хилые, низкорослые сосны. Ветер все холоднее и холоднее. Вокруг меня - зима.
Еще выше! Сосны исчезли. Из всей растительности остались только мхи и лишаи, облепляющие голые скалы. Кажется, что я попал за полярный круг. Вот и граница вечных снегов.
Я поднимаюсь по ледникам и далеко под собою вижу зелень лишайников.
Холодно и мрачно кругом. Я продрог до мозга костей…
Вперед, вперед! Я еще не достиг вершины. По сугробам и ледяным полям, по крутым откосам и скользким обрывам, нависающим над головокружительными пропастями, я лезу и лезу все выше. Колени мои дрожат, дыхание прерывается, пальцы окоченели. Ага! Я достиг цели. Я поднялся на самую вершину…
Я стою на кумбре Орисавы, или горы Горящей Звезды, - на высоте пяти километров над уровнем моря. Повернувшись лицом к востоку, я гляжу вниз. Полоса снега, полоса мхов и голых скал, темный пояс сосен, более светлая листва дубов, ячменные поля, шелестящий маис, заросли юкки и акаций, тропический пальмовый лес, песчаный берег, самое море с его лазурными волнами - все это я охватываю одним взглядом. Глядя с вершин Орисавы на берега Мексиканского залива, я сразу вижу все климатические пояса, какие только существуют в природе. Я смотрю с полюса на экватор!…
Я один. Голова у меня кружится. Пульс работает с перебоями, и сердце бьется так сильно, что я слышу его удары. Чувство собственного ничтожества подавляет меня, я чувствую себя крохотным, почти невидимым атомом на груди огромного мира.
Я оглядываюсь и вслушиваюсь. Я вижу, но не слышу. Вокруг меня стоит страшная тишина - величественная тишина природы…
Но что это? Тишина нарушена. Или это гремит гром? Нет! Это грохот лавины. Я трепещу, заслышав ее голос. Это - голос самой земли…
Читатель, если бы вам довелось стоять на вершине Орисавы и глядеть на берег Мексиканского залива, то перед вашими глазами, как на карте, развернулись бы места наших приключений.
Глава II. ПРИКЛЮЧЕНИЕ С НЬЮ-ОРЛЕАНСКИМИ КРЕОЛАМИ
Осенью 1846 года я находился в Нью-Орлеане и кое-как заполнял один из промежутков, разделяющих эпизоды богатой событиями жизни, то есть, попросту говоря, бездельничал. Богатой событиями жизни - сказал я только что. Да, за десять лет я не прожил на одном месте и десяти недель. Я исколесил американский материк с крайнего севера до крайнего юга, пересек его от океана до океана. Нога моя попирала вершины Анд и взбиралась на Кордильеры Сьерра-Мадре. Я спускался на пароходе по Миссисипи и поднимался на веслах по Ориноко. Я охотился за буйволами с индейцами племени пауни в степях Платтэ и за страусами в пампасах Ла-Платы. Сегодня я дрожал от холода в эскимосской юрте, а через месяц нежился в гамаке под тонкой, как паутина, листвою пальмы коросо.
Вместе с охотниками за пушниной - трапперами Скалистых гор - я питался вяленым мясом, а у индейцев племени москито угощали меня жареной обезьяниной. Немало испытал я в своей жизни, но благоразумнее от этого не стал. Жажда приключений, очевидно, не знала границ. В то время я только что выпутался из небольшой переделки с команчами западнее Техаса, но ничуть не собирался осесть на месте.
- Что же дальше? Что же дальше? - думал я. - Ага! Война с Мексикой.Война между этой страной и Соединенными Штатами только-только начиналась. Моя шпага - прекрасный толедский клинок, снятый при Сан-Хасинто с испанского офицера, - бесславно ржавела, висела над камином. Тут же в мрачном молчании целились друг в друга мои пистолеты - новомодные револьверы системы Кольта. Воинственный пыл одолел меня, и, схватившись не за шпагу, а за перо, я написал заявление в военное министерство, прося назначить меня в действующую армию. Затем, собравшись с терпением, стал ждать ответа.
Однако я ждал напрасно. Во всех бюллетенях из Вашингтона красовались целые списки новоиспеченных офицеров, но моего имени в них не было. Новый Орлеан - самый патриотический из всех американских городов - был переполнен золотыми эполетами, а я вынужден был праздно смотреть на них и завидовать. Каждый день с театра военных действий приходили новые сообщения, пестревшие именами отличившихся в боях; пароходы пачками привозили оттуда свежеиспеченных героев: тот был без ноги, этот без руки, у того была пробита пулей щека и, быть может, не хватало во рту дюжины зубов, но все были увенчаны лаврами…