- Ладно, тут мы все порешили...
- Следственные действия провели, - подсказал я деду.
- Ага, вот их. Теперь его взять надо...
- И место заключения подготовить... С утра зови Кукшу, решать будем. Пигалицу ту отпускать пока не будем, посидит под программой защиты свидетелей.
- А что, у нас и такое есть? - дед опять изумился.
- Ща будет. Готовь указ, я подпишу...
План изъятия преступника подготовили сообща. Дед отправился делать камеру, в подвале водокачки, единственного каменного здания в Москве, решетки там надо поставить. Кукша опять в патруль, я - делать спецсредства. "Слезогонку", из гранат наших зажигательных, там только заправка поменяется на чесночную настойку. Шумовая будет также из гранаты, только со встроенным свистком, без жидкости. Факелы с быстрым зажиганием и зеркалом, вместо фонарика. В лучших традициях "кровавой гебни", задержание назначили на предрассветные часы.
Хрусь, хрусь, хрусь... Под мягкими тряпками, которыми обернули подошвы, почти неслышно скрипел снег. На задержание отправилась опергруппа в составе меня, деда, Кукши, Юрки, Обеслава и Толика. Из засады нас прикрывала Веселина и Добруш, на случай неожиданностей. Мы тихо передвигались по лагерю беженцев. Полшестого утра не то время, в которое тут оживленное движение. Главное - не наступить на чью-нибудь землянку или навес под снегом, старались придерживаться протоптанных тропинок. Запахи тут конечно стояли те еще... Из черного проема, входа в землянку, показались глаза, тускло блестевшие в свете луны. Я в маскхалате прижал палец ко рту. Глаза пропали. Опять тишина. Переждали, вдруг кто закричит, и продолжили движение.
К часовому, прикемарившему возле костра подошли со спины. От легкого ветерка скрипели деревья, он нас не услышал. Кукша выдвинулся вперед - порядок работы мы четко оговорили. Холодная сталь ножа коснулась шеи часового. Тот встрепенулся, но пасынок уже зажал ему рот кляпом:
- Дернешься - здесь поляжешь. Спокойно, - часовой угомонился, Обеслав быстро накинул на руки и ноги подготовленные веревки, стянул их и запихнул в рот кляп.
Мужик чуть подергался и затих, бегающими глазками наблюдая за нами. Мы построились возле входа в землянку Святослава, Буревой взялся за конструкцию, изображавшую дверь, мы достали гранаты и факела, вырвали чеку, две шумовых и две слезогонки. Обеслав дернул за кремниевый запал факелов, лучи света, созданные отполированной металлической полусферой, уперлись в дверь. Я рассчитывал, что после чесночной настойки им и этот свет ярче летнего полуденного солнца покажется. Ну, понеслась...
Буревой дернул дверь, в открывшийся проем полетели шумовые гранаты, чтобы все проснулись, потом, парой секунд позднее - с чесноком. Душераздирающий сдвоенный свист разорвал ночную тишину. Послышалось шипение слезогонки.
- Работает МУР! Всем лежать! Никому не двигаться! - эх-х-х, давно мечтал это крикнуть.
Возгласы удивления, потом крики боли, потом стоны и вопли, затухающий свист шумовой гранаты - все смешалось воедино. Что будет делать воин, если его вот так разбудить? Полезет наружу, ясен пень. Вот и полезли наружи заплаканные мужики, размахивая кто чем. Первым вылез дядька с копьем, за ним - Святослав, потом и остальные полезли. Бабы были, и даже дети. Пошел конвейер...
Воинов били по голове, не сильно, чтобы упали, отбирали оружие, вязали на манер часового. Святослав, силен мужик, даже попытался открыть глаза, и начла шерудить мечом перед собой! Получил пару травматических пуль в живот, согнулся, получил еще и по голове, и затих. Хоть бы не убить дядьку-то...
Минут пять-десять заняла вся экзекуция. Народ в лагере смотрел из своих землянок, не решаясь противостоять нам. Вояки связаны, трое еще рыпаются, остальные оглушены. Бабы и дети из землянки ходят, и натыкаются на деревья - хорошо чеснок отработал.
- Всем спокойно! У нас - Ордер! Святослав, ты арестован по подозрению в торговле людьми! - кому я это кричу, мужик обвис уже безвольно на руках у Кукши и Юрки, - Это, те кто бродит, глаза промойте, ничего там страшного нет! Воинов развязывать только на рассвете! Все, уходим!
Беженцы в полном оцепенении наблюдали как группа в маскхалатах под руки тащит Святослава к крепости. Потом снялась наша снайперская засада. Слава Перуну, все прошло без сучка и задоринки...
Святослава разукомплектовали, принесли в баню, связанным. От воды тот пришел в себя, и извивался ужом, таращил глаза, наполненные бешенством. Еле связали его, на манер кокона гусеницы получилось, провели гигиенические мероприятия, пропарили его, обливали водой. На голове только шишка, жить будет, глаза после чеснока краснючие-е-е. Вынесли после помывки, понесли в КПЗ, в подвал водокачки. Там уже и нары сделали, и белья комплект заготовили, да и светильников поставили - окон в подвале нет. Прислонили дядьку к решетке изнутри камеры, разрезали веревки. Обеслав схватил по носу, не сильно, но кровь пошла. Потыкали Святослава тупым концом копья, загнали в угол. Тот за древко цепляется, как зверь дикий, честное слово. Орет, воет, карами грозит, решетку ломает. Ну пусть помучается, решетка у нас знатная получилась.
Утро у беженцев было необычное. Вояки без предводителя бродили по лагерю, их никто не слушал. Еще бы, командира продолбали, какие из них воины теперь? Бунты мелкие начали укрупняться, никто их остановить не мог. Оставили усиленные посты на стене, пошли с дедом вести дознание да кормить подозреваемого. Подследственный на контакт не шел - ломился сквозь решетку, орал благим и неблагим матом, разбил парашу, ведро деревянное. Мы ушли - пусть остынет. Тем временем в лагере беженцев началось движение. Вояки попрятались, или разоблачились, мужики остальные ходили с видом революционных матросов в 1917 в Петрограде. Основное происходило вокруг деда, копии Буревоя, он раздавал какие-то указания. Народ, несмотря на революционные настроения, их выполнял. Дед-беженец отправил людей на работы, а сам с пятеркой мужиков вышел к ручью, и встал возле бывшего мостика. Ну вот, теперь хоть есть с кем разговаривать.
Вышли втроем, я, Буревой и Толик. Встали напротив, стали ждать. Мужики-беженцы тихо совещаются, вырабатывают политику партии. Вдруг на нас выбежал закутанный подросток, и начал тарабанить мне по щиту своими хилыми ручонками!
- Куда папку моего дели! Где папка! - хныкал бедолага.
- Какой папка? - я недоуменно посмотрел на своих.
- Святослава, папку моего забрали вы, отпустите его! - и опять бить по стальной пластине.
- Так, ты это, успокойся, папка твой... - я начал было отодвигать подростка, но тут подошли представители беженцев.
- Мир вашему дому. Я Ладимир, старший тут... теперь. У вас люди наши, пошто держите?
- Дочурка моя к вам пошла, два дня уже прошло, что с ней, - вперед вышел мужик с фингалом, наверно, отец нашей пигалицы.
- Невесту мою верните!... - о, а вот и жених нарисовался, его быстро угомонили сами беженцы.
- Так, спокойно, все целы и невредимы. Я Сергей, главный тут в крепости, и в землях прилегающих. Святослав Законы наши нарушил, я ему о том говорил. Девушку к нам послал, под угрозой применения силы. За то будет над ним суд, по нашим Законам! - я про закон выделял словами, - Сейчас пока следствие идет, дочка твоя, мужик, у нас будет, свидетелем на суде пойдет, за нее не бойся. А по Святославу - дознание будет. Степень, мера, глубина падения и морального разложения.
Вообще, мне эти беженцы чем-то даже понравились. Не про хлеб насущный первым делом начали, а про людей своих беспокоятся. Молодцы.
- Дознание? На правеж повели? - ахнул Ладимир, и все горестно вздохнули.
- Э-э-э? - я замялся.
- Правеж, это когда кнутом, да на дыбе, да железом каленным - подсказал Буревой, - такой правеж обычно.
Я представил себе пыточную, как в фильмах показывают. И себя в фартуке кожаном, в крови, с железякой раскаленной. Бр-р-р, нафик, нафик! Потряс головой, сбросил наваждение.
- Нет. Не правеж. Дознание. Спросим что да как, почему, сопоставим свидетельские показания, проведем эксперимент следственный, отпечатки там, записи видеокамер, - я грузил народ непонятными словами, выигрывая себе время прийти в чувство, - Так вот. Бояться нечего, все будут живы и здоровы, но посидеть придется, не без того. У нас с этим строго.