Звук, привлекший мое внимание, раздался с другой стороны. Мне показалось, что он сорвался с губ человека, которого мы считали умершим.
Я приложил ухо к его рту и стал ждать повторения этого звука. И действительно он повторился. Это был подавленный вздох.
Я понял, что дыхание с трудом вырывается из стесненной груди раненого.
— Лола, — шепнул я. — Ваш Калрос не умер. Он еще дышит.
Но Лола и без слов догадалась о моем открытии. Подобно мне, приложила она ухо к губам юноши. И по внезапно посветлевшему лицу ее я понял, что Калрос снова вздохнул. Она так жадно ожидала следующего вздоха, словно от этого зависела ее собственная жизнь.
Еще ниже склонилась она над молодым харочо и еще теснее прижала свое ухо к его губам, машинально отталкивая меня.
Я ласково заставил ее приподняться.
— Надо действовать, Лола. По-видимому, ваш друг в глубоком обмороке. У меня есть с собою лекарство, которое может привести его в чувство. Позвольте мне поухаживать за ним.
Я достал из кармана фляжку, которую, к счастью, не забыл захватить. Она была наполнена каталонской водкой — одним из самих крепких спиртных напитков на свете.
Не говоря ни слова, Лола поспешно отошла в сторону и замерла на месте, наблюдая за каждым моим движением с напряженным вниманием любящей сестры, присутствующей при том, как доктор оказывает первую помощь больному брату.
Я нащупал пульс раненого. Несмотря на крайнюю ограниченность моих медицинских познаний, мне скоро стало ясно, что он слабый, но довольно ровный и что в нем нет тех перебоев, которые так похожи на мигание готовой погаснуть лампы.
Лола прочла надежду в моем взгляде. Глаза ее тотчас же загорелись радостью.
Откупорив свою походную фляжку, я приложил ее к губам раненого и влил ему в рот несколько глотков каталонской водки.
Действие ее сказалось почти немедленно. Грудь Калроса расширилась, дыхание стало гораздо свободнее, в потускневших зрачках вспыхнул живой огонек.
Мне с трудом удалось отстранить девушку, кинувшуюся обнимать своего возлюбленного.
В глазах Калроса появилось сознательное выражение. Мне показалось даже, что он узнал Лолу. Его губы зашевелились. По-видимому, он хотел что-то сказать, но не был еще в состоянии издать хотя бы звук.
Я вторично приложил фляжку к его рту и влил ему в горло почти стакан каталонской водки.
Не прошло и десяти секунд, как эта новая порция «лекарства» произвела должное действие. Молодой харочо сделал несколько движений и зашептал что-то.
Девушка снова рванулась к нему. Ей страстно хотелось осыпать его своими ласками. Судя по той радости, с которой она приветствовала его воскрешение, любовь ее была безгранична.
— Отойдите от него, — сказал я, отстраняя девушку. — В его теле почти не осталось крови. Это и было причиной его обморока. Потеря крови и душевное потрясение, пережитое им во время разговора с… — Мне не хотелось лишний раз оскорблять ее слух ненавистным ей именем. — Всякое волнение может оказаться для него роковым. Если вы действительно любите этого человека, отойдите подальше и старайтесь не попадаться ему на глаза, пока он не окрепнет и не будет в силах спокойно пережить счастье встречи с вами.
Какими ненужными и жалкими показались мне собственные слова: «Если вы действительно любите этого человека!» Вид молодого харочо, смертельно бледного, но все-таки прекрасного, исключал всякое другое предположение.
А прелестная Лола, одинаково пленительная в моменты горя и злобы, отчаяния и надежды, каждым своим движением доказывала, что Калрос Вергара был ее единственным избранником.
— Отойдите подальше, — повторил я. — Очень прошу вас не приближаться к раненому до моего возвращения. Он крайне слаб. Ночной воздух для него вреден. Я позову людей, которые помогут мне перенести раненого в мою палатку. Заклинаю вас, сеньорита, не обнаруживайте своего присутствия. Как я уже говорил, малейшее потрясение может оказаться для него роковым.
Взгляд, брошенный девушкой в ответ на эти слова, произвел на меня сильное и странное впечатление. Мне почудилось в нем что-то радостное и в то же время скорбное.
Мое разыгравшееся воображение тотчас же принялось строить воздушные замки. Что, если в глазах Лолы, устремленных на меня, светилась не одна только благодарность?
Признаюсь, я обрадовался. Даже в этот печальный час мне стало изумительно легко при мысли, что когда-нибудь я заменю в сердце Лолы живого или мертвого Калроса Вергару.