— Ты совсем устал? — спросила та, видя его взгляд, — Совсем-совсем?
— Да… И я беспокоюсь за «Интернационал». Не могу перестать думать.
— Не беспокойся. Они все сделают. Лучше скажи, что сделать мне, чтобы тебе стало полегче?
— Не знаю… Я сегодня столько бегал…
— Тогда лежи…
Кара пересела в ноги и, откинув простыню, которую они по жаре использовали вместо одеяла, принялась массировать Амязу ступни. Тот аж охнул от блаженства.
— Нравится?
— Очень…
— Это хорошо… Хочешь я тебе спою чего-нибудь? Я давно не пела.
— Конечно!
— «Впереди неизвестность и тьма, и шепот машин вокруг. И если руки опустятся вдруг, то помни, что чони это не камни и земля. Чони — мы с тобой. Ты и я», — прикрыв глаза Кара начала раскачиваться в такт, — «Мы в небо ушли со слезами, оставив свои города. Но если грустишь, то помни, что чони это не камни и земля. Чони — мы с тобой. Ты и я. Затихли машины и мы на чужом берегу. Но что бы не со мной не случилось, тебя сберегу, ведь чони это не камни и земля. Чони — мы с тобой. Ты и я… Чони, запомни, то мы с тобой. Ты и я…»
— Красиво… Это старая?
— Нет. Её дедушка сочинил. Пел мне в детстве.
— Там поется про города… — Амяз вздохнул, — У нас когда-то были свои города… Даже не верится.
— Дедушка говорил, что были. Иначе как бы мы построили свои корабли?
— Я понимаю… Но не могу себе даже представить, какие они могли быть. Наверное очень красивые, если предки плакали, оставляя их.
— Наверное… — Кара погладила Амяза по ногам, поправила откинутый край простыни и легла рядом, — И, там было много машин, если мы умеем их слышать…
— А корабли? Если мы — потомки тех, кто выжил, когда они упали здесь, то где корабли? Неужели все утонули?
— Может их разобрали? Там же столько всего полезного?
— Может… Эх… Жалко. Они, наверное, тоже были очень красивые… А твой дедушка не говорил, что случилось с остальным флотом? Они же полетели дальше?
— Я спрашивала у него, но он не знает. Никто не знает… Может они сели где-то дальше?
— Тогда там должны жить еще чони?
— Ну да… Представь, как было бы здорово их найти?
— А как?
— Не знаю…
Вздохнув, Амяз уставился в потолок. Кара принялась гладить его по груди, как вдруг он неожиданно произнес: «Доктор».
— Что? — не поняла Кара.
— Доктор Ганс. Он занимался антеннами, Пытался искать сигналы. Если те чони пытаются найти остальных, то они должны посылать сигналы.
— Думаешь?
— Ну я бы на их месте попытался.
— Доктор не знает, как звучит язык Чони. Как он поймет, что это именно они?
— На такие расстояния они будут посылать не голоса. Скорее — какие-то коды.
— А мы их не знаем…
— Да. Но если те чони хотят, чтобы другие их нашли, они будут посылать коды, которые понятны чони. Всем чони.
— Но что может быть понятно всем чони?
— Не знаю…
Амяз со вздохом замолчал. Кара некоторое время тоже лежала рядом молча, потом потрепала его по волосам.
— Давай спать. Подумаем завтра. Сегодня и правда был трудный день.
Амязу и Федору желание аборигенов перебраться из просторных бунгало на пляже в душные, пропахшие соляркой каюты судна казалось странным и непонятным, однако Амяз переложил решение данного вопроса на Федора, а Федору Нариман дал исчерпывающее объяснение.
— Для вас это работа и рутина, дженаб… Для них это жизнь белых людей.
— Я не против, просто что это даст?
— Это, дженаб, считай, островная магия.
— Типа как они трогают более удачливых людей?
— Да, дженаб. Местные верят в ману. По их представлениям, если ты общаешься с тем, у кого маны много, живешь там, где её в избытке, то и у тебя её больше. Как вода из более полного сосуда в менее полный перетекает.
— То есть они поэтому сюда хотят? Думают, что это что-то поменяет?
— Ну, может и поменяет, дженаб. Я сразу сказал, что тут бездельников не потерпят. А им надо учится работать.
— Хорошо… — Федор покрутил головой, — Там, в кормовой надстройке, возле душевых, где вы мылись, есть каюты. Пусть их занимают.
— Благодарю тебя, дженаб…
— А вы можете какую-нибудь из офицерских занять.
— Я? — удивился Нариман, — Ты и меня приглашаешь?
— Ну а что — все тут будут, а вы там останетесь?
— Честно говоря, что-то такое я и планировал… С другой стороны… — Нариман хитро улыбнулся, — Я так понимаю, жить в капитанской каюте никто не захотел?
— Неа. Там мертвяк сдох и сгнил. А что?