Экипаж, кивнув, начал распределяться. Боцман, своим произволом, поделил новеньких на две части. Тайга принципиально хотела в пару с Келпи, поэтому первый заход пошли Принцесса и Ведьма. Кроме них на берег сошли Федор с Чумой, Багир, и Доктор с племянницей.
Город поразил их, прежде всего, вонью. Казалось бы, что многодневный ливень превративший улицы в реки, должен был все смыть, однако, потоки только разворошили залежи грязи, вынеся их из переулков на всеобщее обозрение. Боцман пояснил, что окончательно это все отмоют только Шторма. Вот после них тут будет относительно чисто. Вообще, регулярная «генеральная приборка», проводимая стихией, основательно разленила местных которые, не особо заботясь о чистоте, кидали мусор и отходы где попало. Любая кучка стремительно превращалась в огромную свалку, которую приходилось обходить брезгливо морщась.
В богатых районах, конечно, с этим было получше, но убиравшие их дворники просто передвигали всю грязь до их границ и считали, что дело сделано. Так что, можно было лицезреть массивные кованные ворота, отделявшие улицы с белоснежными виллами, которые с трудом можно было открыть из-за наваленной перед ними вонючей баррикады.
С другой стороны, экипаж «Интернационала» еще нигде не видел столько искренне счастливых людей. Неделя, отделявшая «Буревестник» от «Гранда» — первого и самого продолжительного из длинной череды штормов, которые должны были обрушится на Острова, являлась здесь праздничной. Тут и там можно было встретить веселящихся прямо на улице людей которые пели, плясали и играли на музыкальных инструментах.
Одеты Островитяне были и правда небогато. У большинства основной одеждой являлись латаные-перелатаные штаны или подобие бурнуса. Но обязательно максимально ярких, кричащих цветов. Женщины встречались реже мужчин и, как правило, в сопровождении мужей или братьев, но, несмотря на сильное влияние Куманской культуры, одетые так же ярко, иногда даже довольно откровенно, с множеством нехитрых украшений, которые висели на них целыми гроздьями.
На чужаков жители реагировали по разному — те, чья жизнь была связана с портом, уже насмотрелись на всяких и почти не обращали внимания, но были и те, кто откровенно глазел, показывал пальцем и перешептывался. Особенно запомнилась одна компания. Увидев Чуму, они сперва внимательно приглядывались к ней, потом начали возмущенно что-то кричать, призывая остальных обратить внимание. Окружающие отнеслись к этому равнодушно, поэтому, поплевавшись, компания скрылась, не дожидаясь, пока к ним применят физические санкции, на которые жестами намекнул Боцман.
— Это чего они? — поинтересовался Федор, — Чего разорались?
— Из-за сережек по моему… — пожал плечами Боцман, — Я их наречие плохо понимаю.
— Патамушта я — «ирзал», Чума ткнула себя в грудь, — Нисшые сословие. Мине нильзя дажы ф дом вхадить и других людей трогать. А у мине аружие. Эта харам.
— Кстати, мне всегда непонятно было — там, на Доминисе я видел рабов-охранников. Неужели, хозяева не боятся им это доверять?
— Неа. Там фсе сложна.
— Ну вот я и пытаюсь понять.
— Сматри — на Доминисе фсе делятся па праисхажденю и па месту сриди людёв. Свабодный чиловек можит женится как иму вздумаится, пакупать дом, атвичать ф суде, признавать дитей. Но он должын выпалнять фсякие условия, вроди приличнай адежды, малитв в храмах и прочива.
— А раб не должен?
— Не. Раб — эта весчь.
— Понял мысль. От вещи не требуют соблюдения условностей в поведении и одежде. Они делают то, что прикажут.
— Агха! Толька весчи бывают расныи. Например карабль — это весчь. И швабра — это тожы весчь. Но эсли йа сламаю швабру, то вы мну проста падзатыльник дадите. А эсли йа поломаю карабль… — Чума аж испуганно зажмурилась, — А, кроми таго, фсе зависит ат таго, кто этай вещью владеит. Например, эсли эта раб Тирана, то он можит чинофникам приказывать. А бедняки фсякие — пофих што свабодныи. Ани стаят нижы чем рабы, каторыи тарговца таскают. Паэтаму лучши быть рабом багатога и знатнаго чиловека, чем свабодным и бедным.
— Вот оно что! А то я слышал, что многие на Доминисе добровольно идут в рабство и не понимал почему… А что насчет тебя? Ты сказала, что ты «ирзал». Это что значит?
— Ирзалы, эта вапще нижы фсех. Даже нижы рабоф. Раб — эта чья-та вещь, а мы вабще ничьи, патамушта нинужны никаму.
— А как эти деятели определили, что ты — ирзал?
— Патамушта сирьга ф насу есть, а ашейника нет.
— То есть, у всех рабов неприменно должен быть ошейник и серьга?