Внутри коровников что-то прятать было бесполезно. Следы кострищ и самодельные лавки намекали, что сюда частенько наведывается сельская детвора которая, наверняка, обыскала внутри каждый уголок. Значит надо смотреть снаружи. Дед Тарасова, в свое время, боролся с бандеровцами на Украине. Рассказывал, жаль, мало. Сейчас бы его опыт по поиску схронов ой как пригодился. С другой стороны — хорошо, что старик не дожил до того, что сейчас творится.
Встав посредине двора, Старшина еще раз огляделся. Коровники можно исключить… Подвалов там не могло быть, канавы, по которым сгребали навоз, все как на ладони. А куда тут можно было еще идти кроме коровников? Забыв про травму, Тарасов решил забраться на крышу, чтобы оглядеться, но после попытки прыгнуть и ухватится за край, обнаружил себя сидящим на земле и матерящимся в голос. Переведя дух и выкурив сигарету, он сделал себе зарубку быть осторожнее, после чего нашел более легкий путь по полуразобранной стене и, забравшись на конек, внимательно оглядел заросли бурьяна. Провал! И к нему ведет дорожка из свежесмятых стеблей. Видать, схлопотав вчера в морду, Зигаттулин кинулся в укрытие забив на конспирацию.
Но что там может быть? Погреб? Спустившись и надев сумку ручками на плечи на манер рюкзака, Старшина достал из кармана свинцовый кастет, на который были наклепаны три звездочки. Им от всякой нечисти отмахиваться всяко сподручнее чем удостоверением. Надев кастет на руку и взяв обрез на изготовку, Тарасов пробрался через заросли к замеченному месту.
Бомбоубежище! Точно — судя по всему, хозяйство строили давно, когда по нормам ГО на всех предприятиях должны были быть оборудованы укрытия для сотрудников. Дверь давно заржавела, но след примятой травы вел куда-то в другую сторону. Вентиляция. Колпак отсутствовал — видимо был железный и его на металл срезали, а внизу виднелась куча всякого мусора и битого стекла. Поколебавшись, Старшина присел на край и, упираясь ногами, съехал вниз.
Рука, выметнувшаяся из темноты попыталась схватить его за горло, но, попав на падающий сверху солнечный свет мгновенно покрылась волдырями и отдернулась. Тарасов, вжавшийся в противоположную стену так, что от боли в груди слезы выступили, включил фонарь. Внутри, убежище было небольшим. Даже не убежище — блиндаж, чтобы пересидеть налет. В углу, на груде трухлявых ящиков, полулежал упырь, прижимая к себе опаленную руку и скалясь на свет фонаря. Левая часть лица, куда пришелся удар кокардой, омертвела и разлезлась, обнажая кости черепа.
— Что, тварь красноперая? Нашел меня?
— Нашел… — все еще оставаясь под защитой дневного света кивнул Старшина, — Несложно было.
— И что теперь делать будешь?
— Пристрелю, как собаку бешеную. А ты чего ждал? Медаль?
— А если не выйдет? Юсупов тоже стрелял — жив как видишь.
— Какой Юсупов? Старый? Отец тех братьев, которых ты грохнул? За что, кстати? Чего не поделили?
— Тебе какая разница?
— Никакой. Просто интересно что в башке у таких как ты. Дружили, на дело вместе ходили, а потом, из-за каких-то денег…
— Дружбы нет… — Зигаттулин презрительно скривился остатками губ, — Есть «Кент по салу».
— Это как?
— Пока у тебя есть сало — ты мне кент. Нет — знать тебя не знаю.
— Ясно… Я то думал, ты упырем после смерти стал. Но ты им еще при жизни сделался. А ведь Маринка говорила, что ты раньше хорошим был.
— Она моя! — услышав имя жены, упырь вскочил, — Моя!
Тарасов пальнул дуплетом в бросившегося на него Зигаттулина, но тот, не обращая внимания ни на разорвавшую грудь картечь, ни на обжигающий свет схватил его и, втащив внутрь, шарахнул так, что от боли в и без того поврежденных ребрах Старшина чуть не вырубился, успев, зацепившись на границе сознания, наподдать в ответ кастетом. От удара упырь впечатался в стену, судя по звуку, переломав все кости. Олимпийка распахнулась обнажая расползавшуюся омертвевшую плоть, но он все равно, опираясь на неестественно гнущиеся руки пополз вперед.
— Моей не будет — ничьей не будет! — просипел упырь скорее разорванными легкими, чем горлом, — Из гроба достану!
— За гробом ты уже был… — шатаясь Тарасов встал, — Теперь я тя дальше отправлю…
Почти упав на Зигатуллина, он принялся бить кастетом, подлетая вместе с ним после каждого удара, пока не вырубился.