- Товарищ прапорщик? Комбат че? Ничего не сказал?
- По поводу?
- Ну что картошку жарим?
- А где написано, что нельзя?
- Не знаю…
- А должен. Устав для кого в казарме лежит? Все - давайте не тупите. Сейчас поедим и по койкам. Завтра еще целый день бегать.
Получив свою долю картошки, Старшина сдобрил слабенький чаек сахаром и, сев за стол, принялся есть и размышлять. Сектанты… Вот их тут только не хватало. Мутные ребята с неясными целями. Может наняты? Кем? Тем Следователем? Возможно — он явно знал, что гильзы там и, даже не посмотрев, был уверен, что это «пять-сорок пять». А «пять, сорок пять», это калибр АКСУ найденного в укрытии Загиттулина. Плюс милицейская форма. Идеальный набор, чтобы «решить» вопрос с позарившимся на часть коммерсантом и его «партнерами». Который он собственноручно отдал Комбату.
Что если Следователь тоже понял, кто может стоять за расстрелом на трассе? Просто улик не нашел и решил, таким образом, «срезать угол» просто подбросив гильзы в машину, тем более доступ к вещдокам, скорее всего у него был, а слямзить оттуда пару стрелянных гильз не проблема. Версия? Версия. И объясняет возмущение Комбата по поводу методов ведения дел.
Смущает только выбор исполнителей. Почему не автоугонщики или еще какая гопота? Почему именно сектанты? А еще смущает то, что, сделав работу, они решили понаблюдать за обыском. Хотели убедится, что Комбата повяжут? Это намекает на какой-то их собственный интерес. Так что, возможно, все наоборот. Возможно Следователь действует в интересах секты. Такое тоже нельзя исключать. Но снова встает вопрос: что им сделал Комбат? Какой их интерес в его аресте? Ладно — утро вечера мудренее. Доев и еще раз все проверив, он загнал наряд спать и пошел домой.
***
Он знал это место. Пятачок перед магазином «Юбилейный», откуда частенько приходилось уезжать в набитом битком «Икарусе» на другой берег, предварительно поколыхавшись в людском море на остановке. Но сейчас вокруг было пусто. И очень тихо… Оглядев здания и фонари, которые тонули в липком, холодном тумане, Тарасов дошел до перекрестка и посмотрел вдоль улицы. Что-то тут было не так. Знакомое место было, одновременно, каким-то странным. Что-то, там, на краю сознания, громко орало о том, что это все неправильно, что что-то тут не так. Передернув плечами от неприятного чувства, что за ним наблюдают, Старшина оглянулся, но никого не увидел. Впереди тоже никого. Потоптавшись в нерешительности, он выругался сквозь зубы и направился в сторону желтой «сталинки» где где когда-то жили родители.
Теперь «двушка» на четвертом этаже перешла в наследство ему, но своей Старшина её не считал. Его настоящий дом остался там, в Днепропетровске. Одноэтажный, из силикатного кирпича, с зеленой жестяной крышей, забором из штакетника и калиткой на двух кусках толстой резины вместо петель. Вот это — его дом. Место, где он провел детство, где у него были школьные друзья, дед, две бабушки с отцовской и материнской стороны, бесчисленные тети и дяди которых он никогда не мог вспомнить по имени, но которые, откуда-то знали его. Место, которое он знал и по которому скучал. А с этим местом его связывала только память о родителях.
Из тумана выступил стоявший за старым забором из покрытых облупившейся краской металлических прутьев, массивный четырехэтажный дом. Ни в одном из высоких окон не было света, но ему показалось, что за колышущимися тюлевыми шторами бродят какие-то тени. Обойдя его по дуге, Старшина вошел во двор через проем между двумя кирпичными столбами. Большая круглая клумба с дикими дебрями шиповника, была увенчана железным фонарным столбом. Когда-то это было очень красиво — разделяясь вверху на пять изогнутых стеблей увенчанных плафонами, фонарь освещал просторный двор с аккуратными дорожками. Но плафоны давно куда-то исчезли, клумба заросла, а сам столб покосился и теперь напоминал сухое дерево. Сидевшая на нем громадная стая ворон только дополняла сходство. Увидев Тарасова, птицы неприятно осмысленно уставились на него. Потом, одна, кружась словно сухой лист, спикировала вниз и приземлилась в метре от его ног. Старшина остановился.
Подняв голову, ворона, вышагивая, обошла его по кругу и клацнула клювом. На асфальт со звоном упала металлическая подвеска. Наклонившись, Тарасов поднял её. Это был небольшой алюминиевый крестик. Кто-то грубо стер с него изображение распятия и откусил кусачками концы косой перекладины, а концы верхней загнул вверх. Старшина видел такой знак в книгах. Руна «Альгиз», или «Мир», если брать славянскую мифологию. И трактования их схожи. В прямом начертании, это — Мировое Древо, связь с миром богов и духов, руна мудрости и защиты. А вот в перевернутом положении, это связь с подземным миром, куда свисают корни Древа, знак обмана и самообмана. Громко, трескуче каркнув, ворона захлопала крыльями, разгоняясь и исчезла в туманной мгле. Следом, с оглушительными криками, поднялась остальная стая. Проводив их взглядом, Тарасов повертел находку в руке, переворачивая её и так и эдак, пытаясь понять, что все это значит? Знак… Ему пытаются дать знак. Кто и зачем?