Да и кто из нас, правда что, беззаветно любящих Пушкина, ощутил бы себя здесь лишним — разве это не так?
Я представился, и женщина тоже назвалась: Карташева Наталья Евгеньевна, архитектор, автор проекта реконструкции дома Ганнибалов. Повела головой на одного из споривших:
«С мужем, мы с ним соавторы проекта, пороги обили — добивались, чтобы стройку включили в план… Всем не до того, у нас руки опустились, перестали работать, а тут вдруг, когда до юбилея осталось всего ничего — нате вам, вспомнили! Долг чести, видите ли…»
«Это кто же так?»
«Гладышев, — сказала она. — Глава Одинцовского района. Александр Георгич.»
«Ну, так великолепно, что он — об этом самом долге!» — искренне порадовался я за «главу».
«Тем более — тёзки! — поддержал Борис. — С Александром Сергеичем.»
«Так-то так, но нам теперь не легче от этого, — разговорилась Наталья Евгеньевна. — Ошибку исправили, чиновника, который задерживал строительство наказали на всю катушку, что называется. Тут же завезли гору материалов, чуть ли не всё сразу… Бригада хорошая попалась, неизбалованная. Из Смоленска. Смоляне, говорят. Как взялись! Как навалились. Мастера — любо посмотреть. Но мы-то, мы… Из правых тут же виноватыми сделались: проектировщики, мол, ясное дело — не успевают как всегда! А где же теперь успеть — нас даже не предупредили, поставили, как говорится, перед фактом. Хотели священника позвать, чтобы всё честь по чести, и даже тут заминка вышла…»
Мы с Борисом одновременно взглянули на батюшку: отец Ярослав наш прямо-таки сиял!
«Сейчас он облачится» — поторопился я сказать за своего товарища.
«Кто, извините?»
«Батюшка!»
«Батюшка? — переспросила она. — А где он?»
Отвечать пришлось снова мне: отец Ярослав с Борисом уже шли к машине.
Появились они минут через пяток, не больше: батюшка был в своей черной рясе и с саквояжем, Борис Павлович, вытягивая руку, осторожно нес легкий, но явно непривычный для него груз — батюшкино кадило.
На угол из ошкуренных бревен отец Ярослав поставил свой саквояж, начал доставать из него необходимые для своего священнодействия предметы: требник с крестом, флакон с освященною водою, кропило.
«Придётся тебе пономарить! — сказал мне с весёлой строгостью. — Надеюсь, не откажешься? Тогда разведи огонёк, приготовь кадило… помочь? Или сам справишься?»
Борис Павлович деловито достал из кармана куртки фотоаппарат, туда и сюда зашагал, примериваясь:
«Шутки шутками, а момент-то ведь, и действительно, исторический!»
И вот уже плотники хоть и не очень умело, но усердно крестились, стоя дружным рядком, а топором ударял по бревну произносивший молитву батюшка: входило в древний обряд.
«Основается дом сей!» — раздался потом его трогательно-торжественный голос.
Запахло, как в храме, сладким дымком, ветер тут же отнёс его, и мужчины перестали спорить и тоже подошли к нам: лица у них были сперва такие, словно делали нам одолжение.
«Основается дом сей!» — снова радостно воскликнул отец Ярослав, окропляя бревно на венце и торчавшие лезвием в нём топоры.
С кропилом направился к плотникам, и они сосредоточенно посерьезнели, заранее зажмуривая глаза и улыбаясь одними губами.
«Основается дом сей — во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!» — в третий раз пропел-проговорил отец Ярослав.
…Когда мы сели в машину, и от захаровского парка вновь выехали на Звенигородское шоссе, Борис Павлович сбросил скорость и, вполоборота взглядывая на отца Ярослава, спросил с упрямым сомнением:
«Как же это, батюшка, понимать? Когда предложил в Захарово завернуть, я ведь ни сном, ни духом, как говорится…»
Отец Ярослав, на лице которого всё ещё плавало тихое умиротворение, положил руку ему на плечо:
«Для нас это обычное дело… Господь всегда так устраивает, чтобы священник оказался в урочный час в нужном месте.»
«Да вот… если бы не сам за рулём, — словно не договаривая чего-то, медленно продолжал мой ни в сон, ни в чох не веривший друг. — Если бы не сам… сказал бы: присочинили… придумали.»
«Как видите, придумывать ничего не пришлось!» — мягко, но не без торжества подтвердил отец Ярослав.
«А я, выходит, — снова начал подбирать слова Борис Павлович. — Как бы и не я это предложил? Заехать в Захарово.»
Батюшка дружелюбно рассмеялся, явно довольный ходом размышлений моего старого друга: