— И я о ней от кого-то слышала, — поддержала Кудрявка.
— Ну, от кого ты могла слышать? — остановил её Вольный Ветер, явно недовольный тем, что его перебили. — Только и могла — от какой-нибудь выжившей из ума старой колюки. А черкесы наверняка были люди учёные и оба, видно, умели читать, потому что один другого спросил: а помнишь, у Пушкина?.. Но что они помнили, я не дослушал, потому что один грустно сказал: посмотри, остановилась трава! Упал ветер… Это я-то?! И я тут же быстро поднялся и помчался над степью, а в спину мне всё неслось: ты только посмотри, как бежит трава! Но на самом-то деле бежал я.
— Трава бежит, но не трогается с места, — вздохнула Кудрявка. — И всегда может остановиться… А если побежит перекати-поле, то — всё!
Последние слова она произнесла так решительно, что Вольный Ветер переспросил:
— Что — всё?
— Пока полмира не пробежит — не остановится!
— Что-что?! — насмешливо спросил Вольный Ветер. — Ну, ты заговорила! Эко тебя занесло: полмира!
Но в тоне у Кудрявки уже послышалась горечь:
— А что остаётся? Если у тебя так просто отрывается корень…
— Я тебе начал о корнях, но ты сама перебила, — укорил её Вольный Ветер. — Скажу как на духу: ты думаешь, если бы у меня был корень, я бы вот так носился по белу свету?.. Нет, нет и нет. Да я бы вот тут пустил его около моего задушевного друга. Корень. И навсегда рядом с ним остался. И обо мне стали бы говорить: этот ветер не так себе. Он с глубоким корнем.
— С глубоким? — вздохнула Кудрявка.
— А как иначе? — убеждённо подтвердил Вольный Ветер. — Уж если, и действительно пускать корень, то непременно — глубокий. Иначе зачем за это непростое дело браться?
Кучерявка отчего-то вздохнула ещё печальней:
— Ты сказал, навсегда бы остался рядом с другом…
— Да, а что? Защищал бы его от всяких случайностей… видишь, как? Молчаливого домоседа всякий может обидеть. Вот он тут сто лет торчит. А, может, тысячу, — так же? И вдруг появляется какая-нибудь важная, надутая птица: это теперь моё, я тут буду себе гнездо вить, а он мне мешает… Разве это справедливо? Я бы ну, прямо-таки сдувал этих важных птиц.
Он так горячо это говорил, что Кудрявка не выдержала:
— А я бы тебе помогала!
— Ты?! Помогала сдувать? — удивился Вольный Ветер. — Не смеши меня.
— Сам просил: не наступай, мол, на больную мозоль, — со вздохом напомнила Кудрявка. — А, думаешь, мне не больно, когда вдруг даже ты — о крепких корнях? Кто о них не мечтает! Но если их нет, должно же нас что-то связывать…
— Говорил тебе, что есть особая связь…
— Да я вот её всё больше чувствую, — сказала Кудрявка, как будто чего-то недоговаривая.
Вольному Ветру пришлось даже уточнить:
— Душевную связь, что ли?
— Что-то такое, да…
— С другом моим тоже, что ли? — поинтересовался Вольный Ветер насмешливо. — С Крепким Камнем?
Но Кудрявка очень серьёзно ответила:
— И с ним — тоже.
И Вольный Ветер впервые произнёс какой-то странный звук: ну, как будто закашлялся.
— А какие, ты говорил, ведутся исследования? — пришла ему на выручку Кудрявка.
И он опять вдохновился:
— А, думаешь, почему мы с корнем вырываем деревья? Потому что как раз хотим с этим разобраться. С корнями. Откуда они растут? Куда?.. Как?.. Почему?.. У нас есть очень, оч-чень большие специалисты по корням: такие деревья выворачивают!.. Но обобщить нам пока не удаётся.
А Кудрявка вдруг негромко спросила:
— Ты слышишь?
— Слышу-слышу, — недовольно фыркнул Вольный Ветер.
— И ты опять спрячешься?
— Я же тебе говорил, что это дурная компания!
— И там нет ну, ни одного доброго ветра? — с надеждой спросила Кудрявка. — Ни одного-ни одного?
— И потом я только что прилетел, — продолжал ворчать Вольный Ветер. — Хотел у старого друга отдохнуть, да вот с тобой заболтался и ничего ему пока даже не рассказал.
— По нашему бугру тоже как-то проходили черкесы, — сказала Кучерявка. — Между собой разговаривали, а мы услышали. Так вот у них три дня гостя не принято спрашивать, на сколько он приехал…
— Да причём тут? — всё громче ворчал Вольный Ветер. — У моего друга так принято, что и через неделю не спросит…
— И через месяц? — спросила Кудрявка.