— Тебе не трудно меня держать? — и Гаврюша попытался привстать. Но старый Солдат только грустно улыбнулся:
— Это невидимые раны. — Толстым пальцем он ткнул себя в грудь. — Они тут!
Гаврюше всегда нравилось, когда с ним разговаривали на равных. Аскер сразу же расположил его к себе, и теперь мальчик чистосердечно сказал:
— У меня тоже есть одна невидимая рана… вот тут!
— Ым? — поинтересовался старый Солдат таким тоном, что было ясно: он очень сочувствует Гаврюше.
И Гаврюша чуть ли не выпалил:
— Мама обещала мне купить «баунти», а потом сказала, что у нее нет денег!
— Баунти? — удивился Аскер. — Это что же это такое?.. Я даже не слышал, что на свете есть что-нибудь, что так называется!
И Гаврюша с некоторым превосходством сказал:
— Это шоколад с молоком кокоса!
— Будь оно неладно! — воскликнул старый Аскер. — Я знаю, что есть корова симменталка и есть джерсийская… Есть холмогорская, красная степная, голландская, швицкая. Есть еще костромская и много других, но я не слышал, чтобы была порода, которая называется кокос! Ты ничего не перепутал?.. Это больше подходит для курицы, которая кричит «ко-ко-ко», но тогда эта порода куриц так и должна называться: кококос!
— Это на дереве! — попытался сквозь смех объяснить Гаврюша. — Это на пальме!
— Курица? — серьезно спросил Аскер.
— Да нет же!
И он удивился еще больше:
— Ко-ро-ва?.. На дереве? На пальме?!. Конечно, я понимаю, что там можно было бы долго пастись на одном месте, но как корове на пальму взобраться? И что, если она захочет бросить лепеху?.. Надо спускаться вниз?
Гаврюша решил больше не поддаваться и строго сказал:
— С кокоса бросают орехи, а не лепехи!
Старый Аскер сделал вид, что он хочет схватиться за голову:
— Еще новости — орехи!.. Ым? Я родился в ауле и кроме того, что я — старый солдат, я еще старый земледелец, старый крестьянин, но я никогда не слышал, чтобы корова бросала орехи, а не лепехи! Может, на этой пальме сидел баран? Может, бородатый козел?.. Представляю, как бы он оттуда жалобно мекал!
Гаврюше пришлось доставать носовой платок — он чуть не взмолился:
— Ну, дедушка Аскер! У меня уже не только глаза намокли — промок нос.
— Это я лечил твою душевную рану! — уже чуть грустно сказал старый черкес. — Разве тебе не стало легше?
— Стало! — согласился Гаврюша. — Что правда, то правда.
— А теперь объясни мне, — продолжил Аскер. — Мама сказала тебе, что на эту самую штуку из плохого иностранного шоколада у нее нету денег…
— А зачем тогда обещать? — горячо спросил мальчик.
— Это очень сложный вопрос, — вздохнул Аскер. — Ты ведь, наверное, тоже иногда обещаешь то, что после не можешь выполнить?
Гаврюша задумался, стараясь честно припомнить, было ли с ним такое, а старый черкес спросил:
— Как я понимаю, ты ей не стал больше напоминать об этом плохом иностранном шоколаде? Ты обиделся, но его больше не просил, больше не канючил?
И мальчик гордо воскликнул:
— Конечно, нет!
— Считай, что ты проявил мужество! — серьезно сказал Аскер. — Если бы у меня были деньги, я учредил бы и заказал хорошим мастерам специальный орден для маленьких мальчиков. За мужество, которое они проявляют, когда перестают своим мамам надоедать: купи! купи!.. Ну купи!
И Гаврюша вздохнул чуть ли не с завистью:
— Хороший орден!
— Нравится тебе?
— Ну, конечно!
— Ты бы такой носил?
— Еще бы!
— Эх, может, мне подсобрать немножко денег? — откровенно, как маленький, вздохнул Аскер. — Подумать, как их раздобыть, проклятые эти деньги, без которых даже порядочного ордена для мальчишек нельзя учредить… Зачем ордена взрослым людям?.. Зачем они пожилым либо вообще старикам? Если бы у них было вдоволь орденов, когда они бегали еще без штанов, глядишь, они успели бы ими наиграться и не стали бы потом бомбить чужие города либо уничтожать целые народы… Зачем? Или я не прав, Джебраил?
Кое-что из речи нового своего знакомого, который ему так почему-то нравился, Гаврюша не понял, но душой он чувствовал, что Старый Солдат говорит верные слова, а потому охотно подтвердил:
— Конечно, прав — еще бы нет!
— И как мы назовем этот орден? — спросил старик. — Если я все-таки раздобуду на него хоть маленько деньжат?
— Мы его назовем… назовем, — стал думать Гаврюша вслух. — Мы его назовем…
И вдруг ему пришло в голову: