Мантикора исчезла, а я уже на ногах в оборонительной стойке, меч, кинжал и глаза во все стороны в надежде заметить её неуловимое движение. Что — то тяжелое меня ударило в спину, но я к этому был готов и как только почувствовал движение воздуха, как тут же присел, так что меня сбило лапами, но зубы не достали моей шеи и только лязгнули над головой.
И что ж вы все охотитесь за моей головой? А вы подумали, как я буду без неё? Есть то я как буду?
С трудом стряхнув с себя мертвое чудовище, я вздел себя на ноги, трясущимися руками вложил меч и кинжал в ножны, пнул ещё теплый труп и громко засмеялся.
— Все — таки я молодец! Сам себя не похвалишь, другие не похвалят, а от Воронка добрых слов не дождешься. Иди сюда морда черная, иди я тебя поглажу, ты молодец, с полуслова все понял, помог мне справиться. Люблю тебя ворон ты мой быстроногий.
Как снимать шкуру и разделывать зверье я знал и умел, по — этому без спешки приступил к этому действу. Ночевать мы будем на этой поляне и ни куда сегодня не поедем, отдых заслужили. Интересно, а мясо этой твари съедобно? Хотя лучше не рисковать, то вдруг у неё не только хвост ядовит, но вся она ядовитая.
Шкуру я снимал аккуратно и по — этому достаточно долго, вот только что с ней делать, я не решил. Отдать в Ньюкасл — жалко, оставить себе и повесить на стенку — так даже стенки нет. Придется пока возить с собой. Занятный экземпляр, а когти то какие. Мда, если её улыбающееся лицо кому приснится ночью хоть на секунду, бессонница обеспечена, а то и мокрые штаны.
Найдя невдалеке большой муравейник, я развесил шкуру мантикоры над ним и с удовольствием смотрел, как полчища больших рыжих воинов накинулись на волокна мяса, что остались на ней. Думаю до утра моя шкура будет вычищена лучше, чем я наводил порядок в своей комнате в школе, когда меня к этому принуждали мои наставники.
А потом произошло то, что меня не только удивило, но и наполнило моей сердце гордостью за себя любимого. Из кустов на брюхе выползла матерая волчица и, повизгивая, поползла на брюхе ко мне. В полутора метрах она перевернулась на спину и подставила мне свое незащищённое брюхо. Видимо зверье первым почувствовало, что в лесу произошли изменения. Я подошел и почесал ей брюхо, а потом погладил. Как только ритуал был завершен, волчица вскочила на лапы и бросилась к туше зверюги и стала с остервенением рвать и глотать большие куски мяса, потом подошли и другие, в порядке строгой очереди, согласно своего статуса в стае они уничтожали то, что досталось им от мантикоры. Через полчаса на поляне не осталось даже следа, кровь и ту вылизали. Стая исчезла в чаще, а я с грустью подумал о Василисе Прекрасной. Интересно, что она сейчас делает? Наводит порядок в кузнице или занимается домашними делами? Вот же везет мне на подобные встречи и каждая из них оставляет зарубку на сердце. Самому себе признаться не стыдно, — да мне больно, всегда больно, когда я узнаю о том, что та, которая обещала меня ждать и клялась в вечной любви, быстро меня забывает и находит кого то другого. Мне больно от того, что нет ни одного места в этом мире, где меня просто бы ждали. Ждали как простого человека, а не как местную знаменитость, на которую прибудут все соседи, что бы поглазеть….
Утром свернув шкуру твари в рулон и поместив его в седельный мешок, успокоив Воронка, который категорически возражал против такого соседства, мы продолжили углубляться в уже не зачарованный лес. Первыми почувствовали что лес очищен всякая мелочь, типа белок и зайцев, а так же мелких пичуг. Не думаю, что мантикора питалась ими, но вполне вероятно, что для развлечения она на них охотилась. Только на третий день мы подъехали к большой поляне, к которой вела старая дорога и я обратил внимание на непролазные заросли колючего кустарника, который поднимался в причудливом виде к самым облакам. Дорога привела меня к воротам, единственному месту которое не заросло. Ворота были открыты на распашку, во дворе сновали люди и рыцари. Один из них сидел на мощного вида коне, потом дал ему шпоры и понесся во весь опор к воротам. Но чем ближе он к ним приближался, тем медленнее двигался, хотя конь во всю молотил своими копытами до тех пор, пока не выдохся и не остановился. А потом он поехал назад, при чем сам даже не шевелился, а просто, оставляя следы на земле, передвинулся метров на двадцать к замку.