На что же они были похожи? Больше всего, пожалуй, на молодых, красивых и счастливых женщин. На первый взгляд, по крайней мере.
Мещерский полистал, щурясь от синего дыма сигары, тетрадь с нотами, положил пальцы на клавиши. Сейчас девушки ис – полнят дуэтом «романс любимый Лизы». Или Женька срамную частушку выдаст.
Не выдала. Напротив – они очень миленько прощебетали что-то ласковое и чуть слышное. Квартет получился – два голоса, рояль и потрескивание свечей. Ну и еще – цикады, когда ветер отдувал от окна штору. Да растроганные вздохи Анчара, терпеливо ожидающего своей сольной партии.
Девушки переглянулись, перешептались, и за рояль села Женька, заиграла старый вальс, а Вита пригласила Мещерского.
Они всегда были красивой парой, а в танце особенно. Они – белое и черное – так плавно скользили по комнате, что даже не вздрагивали язычки свечей.
Многое мне не нравилось в этом обреченном доме. А танец не понравился сверх меры. Особенно лицо Мещерского, его глаза. Которые словно пытались запомнить прекрасное лицо любимой и взять этот образ с собой. Вальс – ожидание, вальс – обещание; все не то, совсем не так: танец – прощание. Будто Мещерский в начале бесконечной дороги стоял, а Вита на пороге готовилась заплаканным платочком ему вслед помахать.
Придумают же.
Хорошо, что Женька и Анчар что-то почувствовали. Женька ахнула и резко сменила мелодию – Анчар резво полез в пляску. Чтобы не обогнали.
Вот тут я уже не выдержал. Видеть, как Анчар самозабвенно отплясывает в своем белом пиджаке с черными пуговицами и с огромной блестящей английской булавкой на… ну, вместо «молнии» на брюках, – было свыше моих сил.
И я незаметно смылся. Тоже по-английски.
Из досье на Николая Угарова (Степняк, Лацис, Бакс):
«…Один из первых крупных теневиков, ставших на путь сращивания экономики, политики, криминала. Создал объединение из нескольких группировок, „работающих“ в сфере производства и сбыта, ввел некоторые новые структурные подразделения, в частности те, что охраняли сферы влияния его организации от вторжения конкурентов и правоохранительных органов. Организовал вложение средств в поддержку некоторых депутатов, обеспечил их избрание.
По непроверенным, но заслуживающим внимания данным, создал некий мощный «страховой фонд» организации.
Внимательно следит за политической и экономической обстановкой в стране.
Личные качества: умен, коварен, предусмотрителен (в случае опасности предпочитает превентивные меры), патологически жесток…»
Резюме Серого:
«Политическая обстановка в стране обостряется.
Сотрудничество России в рамках Интерпола конкретизируется. Подготовлено межправительственное соглашение, позволяющее компетентным органам получать необходимую информацию о принадлежности зарубежных банковских счетов.
В организации Бакса действовала группа «экспроприаторов», занимавшихся изъятием раритетов из частных коллекций. Одно время Князь входил в ее состав в качестве эксперта.
Созданный Баксом с благословения «совета директоров» организации страховой фонд на случай экстремальной ситуации скорее всего представляет собой богатейшую коллекцию историко-культурного наследия России.
Правоохранительные органы нащупали реальные подходы к Баксу. Молодая криминальная «смена» набирает силу, готова вырвать у своих «отцов» ложку изо рта вместе с зубами…»
Складывается, стало быть, что-то. Очень даже складывается. Логично предположить: а не содержит ли этот конверт (переданный Баксом на хранение самому надежному, одинокому, отошедшему от дел человеку) информацию об этих самых нелегальных баксовых «запасниках»? И не собирается ли Бакс вскрыть эти закрома? И случайно ли совпадение во времени двух далеких друг от друга событий: выезд за рубеж какой-то выставки и лихорадочное требование Бакса о немедленной выдаче конверта?
Не зря же Мещерский газетку сберег. Тоже что-то почуял. И что-то решил.
И это уже не что-то, а черт-те что. Не задумал ли Бакс (вовсе уж не в «общественных» интересах) и свою коллекцию под прикрытием выставки за рубеж отправить? Свои люди у него везде есть. А таможня? Что ж таможня, и там всякий народ имеется. Не только тот, кому за державу обидно…
…Ночь близилась к концу.
Женька терпеливо маялась в моей постели (немного света и любви), демонстративно ворочалась, вздыхала, а мне еще нужно было проработать запись разговора доктора Макарова с Боксером. Что-то там мне тоже запало в ум.
Я снова включил диктофон, убавил громкость, чтобы не мешать Женьке мечтать о любви. И о тостере в пустом доме.
«Шорохи. Затихающий шум двигателя. Голос Макарова, в меру взволнованный: „Поперек дороги – „уазик“. Возле него – двое в камуфляже, с дубинками. Дают знак остановиться. Из машины выходит третий. Направляется ко мне. Я его не знаю“.
Далее – диалог.
Макаров (встревоженно): Что-нибудь случилось?
Неизвестный: Здравствуйте, доктор.
Макаров (неуверенно): Добрый день. Но я вас что-то не вспоминаю.
Неизвестный (чуть насмешливо, но дружелюбно): Да мы с вами и не встречались. Знакомы заочно. По Москве. Я приехал навестить коллегу Мещерского. Как он там? Не скучает?
Макаров (по-видимому, с улыбкой): Ему некогда скучать. У него на вилле подобралась хорошая компания.
Неизвестный (участливо): А как он сам? Здоров?
Макаров (беззаботно): И даже весел.
Неизвестный: Вы не возражаете, я сяду в вашу машину? – Звук открываемой дверцы, щелчок зажигалки. – Давайте знакомиться: Федор Михалыч…
Макаров (лживо): Очень приятно. Антон Павлович. Только я не понимаю…
Неизвестный: Сейчас я все объясню. Я буду с вами откровенен. Это в наших общих интересах.
Помимо желания Н. в последней фразе явно прозвучал элемент угрозы. Но Макаров, умница, этого не заметил. Он вообще, как я понял, под дурачка-интеллигента пахал.
Неизвестный: Дело в том, что Мещерский получил на хранение очень важные документы. Сейчас эти бумаги потребовались…
Макаров (простодушно): А, я знаю об этом. Он мне говорил…
Неизвестный (прорвалось): Что именно?
Макаров (равнодушно): Он мне говорил, что какие-то люди требуют у него какие-то бумаги, а он совершенно не помнит, куда их засунул. И искать не собирается.
Неизвестный: Он что – потерял память? Так болен?
Макаров (снисходительно): Болен не серьезнее нас с вами. Обычные мигрени. На нервной почве. Пройдет. А память?.. Ну, может забыть, куда положил расческу, а что касается вещей серьезных – он при здравой памяти и светлом уме. Хотите наоборот – тоже будет верно.
Немного сбился, но по сути правильно.
Неизвестный (настойчиво): И больше ничего по этому поводу?
Макаров (припоминая): Да нет… Хотя, погодите, он как-то сказал – не знаю, относилось ли это к документам, – а сказал он так: если я что-то забыл, то никто другой этого не вспомнит. И меня не заставит.
Мне показалось, что Н. скрипнул зубами и подавился хорошей очередью парламентских выражений.
Макаров (вспомнил мои инструкции, и по логике тоже верно): А, собственно говоря, почему вы задаете мне эти вопросы? Поговорите с Мещерским…
Неизвестный (помолчав): Я не хотел беспокоить его раньше времени. Не все еще ясно… – Вот тут он прав, стало быть. – Но жизнь его в опасности. – Опять помолчал, ожидая выброса адреналина в кровь собеседника. – Эти документы принадлежат весьма серьезным людям. Чтобы получить их, они пойдут на все: на кражу, на грабеж, на устранение… препятствий.
Макаров (с беззаботной наивностью, успокаивая): Не беспокойтесь, Мещерский хорошо защищен. У него есть настоящий пистолет. Его грузин-телохранитель, огромной силы и преданности человек, имеет охотничье ружье и метко стреляет из него. К тому же ворота виллы закодированы, а для денег и бумаг стоит неприступный сейф, я его видел – броневик без колес. – Ив ответ на обидный смех Н.: – Кроме того, Саша взял в охрану профессионала – бывшего работника милиции. Я, кстати, беседовал с ним. Он сказал, что принял меры по надежной защите виллы от вторжения посторонних лиц!
Все хорошо, док, но вот про сейф можно было и промолчать. Да я и сам, к сожалению, на это внимания не обратил. И напрасно, стало быть.