Когда мы проходили мимо бывшего номера Боксера, я задержался – за дверью привычно звенели стаканы, остановиться не могут. Общежитие устроили.
Я просунул голову в дверь, подмигнул:
– Гуляете, ребята? Не надоело?
Они уже разбавили компанию веселыми гостиничными шлюхами.
– На обратном пути загляну. Девок – вон, стаканы – отставить. Дело есть. – Обрадовал, стало быть.
Прикрыл дверь, за которой стало тихо. Как в детском садике после обеда.
Николай Иванович Бакс устроился еще лучше покойного Боксера. Номер был шикарный. Как квартира «нового русского». А приемная – почище министерской. Тут тебе и видак, и факс, и столики с телефонами и пишмашинками, селектор. И секретарша, блин, красивенькая.
И рота охраны.
– Не бей их, – сказал я Анчару, – пригляди только, чтоб не расползлись по зданию, пока ОМОН не прибыл.
И вошел к Баксу.
И вначале он разочаровал меня. Я-то, наивный, ожидал: настоящий Босс, широкоплечий, с большой седой головой, может, даже с сигарой в зубах.
А вот и нет, пацан какой-то. В возрасте, правда; кривоватый на одно плечо, желтое лицо с синими мешками под глазами, тяжело набрякшие веки – одно непроизвольно дергается; волосы болезненно-редкие, зачесаны двумя жидкими прядями от уха до уха.
Не показался он мне, нет.
Единственно что – улыбка сильная. Дружеская, откровенная, я бы сказал, объединяющая с собеседником, мол, мы с вами, горячо уважаемый, одной крови, за одним столом. Только я на стуле, а вы на тарелке.
Мы сели в кресла, лицом к лицу. Мой пистолет – за поясом, его – в кармане.
– Ну, здравствуй, Алекс, – взял он первую ноту. – Рад, что ты опять жив.
– Здравствуй, Ник, – в тон ему ответил я и предупредил: – У нас мало времени.
Он кивнул, соглашаясь:
– Зачем ты искал меня?
Не буду же я ему врать!
– Кое-что выяснить и рассчитаться с тобой. Ты меня достал своими покушениями. И другими плохими поступками.
– Но ты же все время мешал мне, – с очаровательной непосредственностью, даже с некоторым недоумением пояснил он то, что и так ясно.
– А вчера?
– О! Это был импульс, вполне объяснимый. И простительный для пожилого человека с нервами, измотанными неким Серым. Мне как раз доложили, что это вы похитили и исказили секретную информацию, которую я доверил Мещерскому.
Он, видимо, умышленно перешел на «вы». Но таким тонкостям я уже обучился на службе у Князя.
– О, да! – Я внутренне воздел руки. – С моей стороны это тоже был импульс. Вполне простительный для человека, который… Впрочем, Ник, вы не только не поймете мотивов моего поступка – вам они покажутся смешными и нелепыми.
Так, любезностями обменялись. Пора сходиться.
Он начал первым.
– Вы знаете, что это за информация? Сколько она стоит?
Я кивнул. Мне было ясно, что последует за этими наводящими вопросами. Так примитивно, даже обидно.
Он чуть наклонился вперед, положил руку мне на колено. Произнес с нажимом:
– Еще не все потеряно, Алекс.
– Не понял, извините.
– Раньше вы мне мешали, теперь вы мне нужны. И, поверьте старому человеку, вы никогда не пожалеете, если…
– Ой! Что вы, что вы! – Я даже ручками смущенно замахал, как старушка, которую вдруг пригласили на б…ки, извините, на дискотеку, – Что вы, Ник! Я на преступников не работаю. Не предлагайте, бесполезно.
– А Мещерский? Ему вы служили. Профессионально и преданно.
Хватит играть, подумал я, утомительно. Да и не за тем я пришел. Почему он не зовет людей? Не исчерпал доводы? Уверен, что подлинная кассета все еще у меня?
– Ну, во-первых, Мещерский – жертва, – убежденно сказал я. – Ваша, Ник. А во-вторых, он того стоил. В отличие от вас.
Дернулось веко, сжались челюсти. Я нанес первый свой удар:
– Подлинная кассета в Москве: Материалы ее расшифрованы. Ценности изъяты. Люди, причастные к их хищениям и хранению, задержаны. Вот-вот арестуют и вас.
Он сразу поверил. Выдержка на секунду изменила ему, и он обозвал меня словом из пяти букв.
Но я уже стал к этому привыкать, надоело, правда, немножко, и я вежливо предупредил, что если он еще раз сорвется, то застрелю его.
– И никто мне не помешает, – добавил я. – Я позже объясню, почему.
Но главного я пока ему не сказал. У меня еще оставался долг перед Сашей. И потому Бакс должен застрелиться сам.
Он быстро справился с собой. Сейчас он начнет тянуть время, чтобы принять решение. Возьмет прежний тон. Будет меня прощупывать.
– Ну раз уже мы не обречены на сосуществование, позвольте поинтересоваться вашими претензиями ко мне. – И подчеркнул: – Личными. В политике я не силен…
Так ли уж?
– …Часть вы уже высказали, хотелось бы послушать дальше.
Что я мог ему сказать?
Что он погубил моих друзей и соратников? Что он и его свора губят страну, в которой мы живем? Что он сеет в ней несчастья, страх и безнадежность?
Что я вижу в нем не какие-то там расплывчатые тени в тумане, а конкретное воплощение тупого, беспощадного зла?
Зачем ему говорить об этом?
Поздно, бесполезно, бессмысленно.
Да и не за тем я пришел, подумал я снова.
Хотя кое-что ему можно высказать. Это касается главного.
– Скажите, Бакс, почему ваши люди так нерешительно действовали против Мещерского? Ведь вы могли раскрошить его виллу в пять минут. Взять ее обитателей, и Серого в том числе, и выбить из нас все, что вам нужно. Тем более что рядом с нами были любимые женщины.
Первую половину ответа я знал уже давно: в огне и бою могла погибнуть сама конечная цель нападения.
О второй догадывался. И было странно думать, что эта причина могла быть сильнее первой.
Бакс задумался: стоит ли говорить? Но, видно, что-то стронулось и в его черной душе.
– Видите ли, – медленно начал он, – я берег Сашу. Я двойственно относился к нему: я завидовал ему и любил его. В нем я видел то, чем обделила меня Судьба. Ну взгляните на меня? – В улыбке, с которой он это сказал, было что-то смущенное, жалкое. – Душераздирающее зрелище, не правда ли?
– Да, глаз не радует, – бестактно признался я. – И душу не греет.
– А Саша? Аристократ по духу и крови. Красавец, умница. Все, что он делал, даже самое обыденное, вроде прикуривания сигареты, было исполнено какого-то особого изящества, естественной грации. Я даже пытался подражать ему, старался так же улыбаться, держать авторучку, пожимать плечами. – Бакс говорил все быстрее, голос его вибрировал, стал чуть похрипывать. Странно, что такая зависть не перешла в ненависть. – Но этому не научишься, это от Бога. Редкий дар.
Мы одновременно закурили. Бакс долго молчал. Погрузившись в воспоминания, стало быть.
– Знали бы вы, как гениально, с каким изысканным вкусом Саша проводил наши операции, сколько ума, таланта, гибкости он вкладывал в наши дела. – Он вздохнул. – Да, я берег его. Я знал, что он нездоров, что он многое забыл, и я не хотел причинить ему лишнюю боль…
– Вы знали, что… – попытался я перебить его. Не удалось.
– …Я знал, что дни его сочтены. И надеялся получить свой конверт по возможности деликатным путем. Я обращался к Саше; я установил наблюдение за виллой, за всеми ее обитателями, рассчитывая по каким-то косвенным признакам определить местонахождение тайника; я изымал – поверите ли? – всю его корреспонденцию, благо ее было очень мало.
Он поднял глаза на меня.
– Но тут вмешались вы. И пришлось применить те методы, которые могли дать результат.
Ну вот, договорились… Они, понимаешь, воруют, прячут, ищут, сводят свои запутанные счеты, а виноват, стало быть, Серый! Недурно.
И Бакс, словно прочитав мои мысли, подхватил их и развернул до абсурда (сдвигаться начал, не иначе, от своей неудачи). Сунул руку в карман – я видел, как она напряглась перед следующим судорожным движением. Выстрелит прямо из кармана.
– Это вы убили Мещерского? – брякнул он. – Из-за своих принципов. Из-за любви к Родине…