Да, пожалуй, пора.
Сагин бегом помчался в белую трехэтажку. Ничего, еще не все пропало, мы вам — вы нам. Так спокон веку в жизни ведется.
Что за чудо?! Кабинет, который всегда был так гостеприимен, нынче выглядел неприступным бастионом. Двойная дверь оказалась наглухо закрытой перед разбежавшимся Володькой. Неужто уже доложили? Эх, теперь такая пьянка пошла, что режь последний огурец. Выручай, гад!
Секретарша окрысилась на Володьку, как хорошая овчарка.
— Неприемный день! Занят он. Русским языком вам говорят.
Володька изумленно воззрился на нее.
— Да ты чо, Аля, белены объелась? Не узнаешь старых знакомых? Ведь это же я, Освод!
Он попытался приятельски хлопнуть добрую знакомую по плечу. Секретарша отшатнулась от его руки, как от раскаленного железа.
— То-то и оно, что Освод, — невольно вырвалось у нее. Впрочем Аля тут же поправилась.
— Это вы, видно, белены объелись, гражданин! — прокричала она, кося глазом в сторону обшитой югославской кожей двери. — По личным вопросам прием в четверг, после шести и только согласно предварительной записи. Идите на вахту, там вам скажут, у кого записаться.
И Аля шустро застрочила на машинке.
Володька остервенел. Месяц назад вместе гудели без всяких предварительных записей, а теперь…
Он круто повернулся и рванул на себя кожаную дверь. За спиной визгливо заверещала секретарша, но Володька, миновав тамбур, уже был внутри огромного кабинета.
Холодом и льдом встретили его немигающие, стеклянные глаза, плавающие над грудой бумаг. Сагинская горячность несколько поутихла.
— Вы как сюда попали, гражданин? — пророкотал спокойный, отстраняющий голос. — Я же просил секретаря никого не пускать. Сегодня у меня неприемный день, и я очень занят. Приходите согласно распорядка, а сейчас попрошу вас покинуть кабинет.
Володька онемел.
— Ака, — наконец, выговорил он, запинаясь. — Вы меня, что ли, не узнали? Это же я, Володька со спасательной станции. У меня к вам срочное дело есть.
Хозяин кабинета помолчал и нехотя отодвинул бумаги.
— Узнал, узнал, — недовольно пробурчал он. — Ну, говори, чего тебе нужно. Дел много, давай выкладывай и уходи!
Ошарашенный небывалым приемом Володька изложил большому человеку свою незадачу. Тот внимательно выслушал и нахмурился.
— Ну и что? — спросил он, глядя поверх Сагина. — Ну и зачем ты это все мне рассказал?
— Как зачем? — удивился Сагин, еще не веря в очевидное. — Да ведь вам стоит только слово сказать, и все изменится. Какой-то инспекторишка! Вызвать, намекнуть, чтоб не в свои дела не совался… А уж с остальными я сам договорюсь…
Большой человек посмотрел в окно, посопел, потом лицо его начало приобретать фиолетовый оттенок.
— Ты что? — свистящим шепотом спросил он попятившегося Володьку. — Ты совсем спятил? Ты чего приперся ко мне со своими воровскими делишками? Забыл, куда пришел? Забыл, какое нынче время на дворе? Сам сижу, как на костре, не знаю, что завтра со мной будет! А ты хочешь в какие-то махинации меня впутать? Это кто тебя научил ко мне прийти, кто посоветовал? Ну, говори!
Володька с перепугу потерял голос. Это тебе не анекдоты на айване травить. Впервые он явственно понял всю огромную разницу их положений. Из этого кожаного кабинета загреметь за решетку было куда проще, чем из того, который он недавно покинул. Утирая холодный пот, Сагин пролепетал:
— Что вы, что вы, ака! Никто ничего не советовал. Просто я сам, по старому знакомству решил попросить…
— Я тебе дам старое знакомство! — грянуло, как из тучи. — Среди моих знакомых жуликов и проходимцев нет! Сам влез в грязь, сам и вылезай! Прешься сюда, как в собственный сарай! Еще раз здесь появишься, пеняй на себя — в двадцать четыре часа из города вылетишь! Вон отсюда!
Володька пулей вылетел из кабинета. Пальцы его дрожали.
— Чего же мне теперь? — бессмысленно бормотал он. — Чего же мне теперь?!
Секретарша подняла из-за машинки понимающие глаза.
— Вышиб? — участливо спросила она. — Я же говорила тебе: не ходи.
— Что это с ним? — трудно выговорил Володька.
Аля поманила наманикюренным пальчиком. Сагин подступил ближе.
— Комиссия приехала, — шепотом поделилась секретарша. — Аж оттуда! — она указала на потолок. — Проверяют. И по квартирным делам, и вообще. Ну, и аморалку. Знаешь же, на чем они больше горят. Под ним самим сейчас земля дрожит. До тебя ли? Вот и не велел пускать к себе всяких разных… — она чуть замялась, — бывших знакомых.