— Ой, убил! Ой, мамочка родная, ой, насмерть убил!
Он провел ладонями по растерзанной физиономии и, поднеся к глазам окровавленные руки, заорал на половину реки:
— Кровь же, кровь! Гляди, свояк, гляди, кровь!
Сашка совал под нос Володьке мокрые красные ладони:
— За что же ты меня так, братка?! Ведь убил!
— Заткнись, дурак! — бешено оттолкнул его Володька. Он напряженно вглядывался в забортную воду.
— Уйдет, уйдет, — пугливо отдавалось в сагинском мозгу.
В десяти метрах от катера вынырнула из воды черная тень. Тяжелыми, размашистыми саженками инспектор медленно плыл вниз по течению. Видно было, как трудно ему держаться на воде.
— Врешь, не уйдешь! — плеснулась внутри Володьки сумасшедшая радость. Он кинулся к штурвалу и включил двигатель. Рев мотора громом прокатился по сонной воде. Потревоженные внезапным шумом, притихли лягушки. Володька развернул катер чуть ли не на месте. Глиссер, словно норовистый конь, встал на дыбы и прыгнул вперед. Охающий Сашка едва не выпал за борт.
Володька нацелил широкий, плоский нос катера в прыгающий на волне живой мячик. Инспектор, заслышав нарастающий рев мотора, попытался было повернуть в сторону, но в этот момент тяжелая, длинная туша глиссера накрыла его.
Ах-х-х-х!!!
Штурвал катера дернулся в Володькиных руках. Глиссер на секунду приостановился. Рев мотора из басовито-звонкого перешел в натужный и мучительный. Слышно было, как туго, с усилием проворачивающийся винт рубит под водой неподатливую, тягучую массу.
Несколько мгновений продолжался утробный, низкий вой двигателя. Но вот вода позади катера забурлила, и на поверхность стали вылетать выброшенные могучим усилием вращающихся ножевых лопастей лохмотья измочаленных тряпок и кровавые хлопья пены. Вода за кормой густо порозовела. Освобожденный из страшного плена винт разом набрал полные обороты. Движок завизжал, и катер рванулся вперед.
Сашка, зачарованно глядевший на клочья человеческого мяса, всплывающие в метре от носа катера, ахнул и на четвереньках пополз вдоль борта.
Володька заложил широкий круг по реке и, сбавив обороты, подошел к месту злополучного зацепа сети. Он выключил двигатель, поймал багром треклятую сеть и несколькими ударами ножа перерезал ее по обе стороны зацепа. Двигаясь по шнуру, Сагин быстро выбрал береговую половину сети из воды, оторвал привязанный Сашкой конец от камышей и пошел по реке вслед за медленно плывущей по течению лодчонкой шурьяка. Вторая половина обрезанной им снасти была привязана к лодчонке.
Сагин покосился на шурьяка. Тот сидел у мешков с рыбой и, обратив отрешенное лицо в сторону, угрюмо молчал. Молчал и Володька. Он не стал тревожить Сашку. Первая в жизни «мокруха» всем трудно дается. У Володьки самого сейчас все внутри мелко дрожало. Пусть Сашка маленько оклемается, а тогда и поговорить можно.
Пока Сагин выбирал береговую половину сети, шурьякова лодчонка далеко ушла вниз по течению. Догонять пришлось минут пяток. Наконец догнали.
Володька привязал к глиссеру Сашкино корыто и начал выбирать сеть. Та шла из воды тяжело. Володька ругнулся:
— Да что там, рыбы полно, что ли? Вот не ко времени.
В глубине его мозга мелькнула было страшная догадка, руки на долю секунды ослабли, но Сагин переборол себя. Это было бы уж совсем… Отогнав ненужную мысль, он с удвоенной энергией взялся за сеть. Сашка сидел рядом, остолбеневший.
— Спишь, что ли, — грубо окрикнул его Володька. — Помог бы хоть!
Сашка оборотил в его сторону измученное, оторопелое лицо. Володька глянул на шурьяка и с досадой отвернулся.
Сеть пошла легче. Легче, еще легче.
Сагина невольно отшатнуло от борта. Он не захотел даже и мысленно узнать то, что, застряв изломанными и вывернутыми руками в его удачливой капроновой ловушке, тихо покачивалось в трех метрах от борта. Отвернув голову и болезненно сморщившись, Володька на ощупь перерезал сеть. Последняя за сегодняшнюю ночь его добыча медленно отплыла от катера.
Скорчившийся у Володькиных ног Сашка хрипло завыл, не в силах отвести зачумленного взгляда от медленно погружающегося в воду разлохмаченного мяса.
Назад шли молча. Солнце уже поднялось над дальним горизонтом. Утренний воздух обвевал обветренные, опухшие лица.
Володька изредка косился на шурьяка. Тот сидел, обхватив руками изорванную в клочья тельняшку и смотрел прямо перед собой.
— Ты не трусь, Саня, — хрипло уронил Володька. — Просто случай такой вышел. Мы ведь не хотели, а по-другому нельзя было. Не мы его, так он нас. Опять же, место пустынное. Чужих глаз не случилось. День, два, сомики его и подберут.