Только одна и оставалась надежда, что инспектор не скоро всплывет, а к тому времени шурьяк либо окончательно успокоится, либо… Володька нахмурился.
Сагин завозился в мягком кресле. Никак не удавалось сесть поудобнее. Томили душу две незадачи, о которых Володька, как ни старался не думать, ничего не получалось. Он с тяжелым вздохом полез в карман, достал маленькое, круглое зеркальце. В мутном стекле отразились знакомые бачки. С левой стороны, пониже курчавой поросли, на самом видном месте щеки багрово выделялась большущая ссадина.
Нехорошо, в который уже раз подумал Володька, — кабы не эта чепуха, насколько бы проще было. Вот, скажем, у Сани вся морда побита. Так мог же шурьяк один ночью по реке прокатиться? Мог на воде кой с кем с глазу на глаз потолковать? А Сагин в это самое время, допустим, в конторе спал, а? Мог же?.. Мог, и еще как мог, будь у Володьки рожа чиста. Трудновато бы Сашке с «ментами» объясняться, окажись Сагинская физиономия наутро нетронутым пасхальным яичком. Нехорошо, снова вздохнул Володька, пряча зеркальце. Сосущая пустота возникла под ложечкой.
Все утро Сагин мыл глиссер. Он прошелся тряпкой по широким алюминиевым бокам катера, протер весло, продраил речным песком и смоченной в бензине ветошью сверкающий острыми ребрами желтый винт. Сагин поморщился, припомнив, как с хлюпом, завывая от натуги, ревел двигатель глиссера, когда ножевые лопасти винта рубили под водой кровавое месиво, бывшее за минуту перед тем человеком.
Потом Володька, скинув с себя замазанное кровью ночное тряпье, перевязал обрывком бечевы и, затолкав внутрь камень, забросил подальше от берега. Шурьяку он велел сделать то же самое и вымыться мылом с головы до пят.
И тут только обнаружилось то второе, что томило Сагина все утро. Володька кинулся к шурьяку с белыми от ярости глазами:
— Что ж ты сразу не сказал, гад?
Сашка боком полез в воду, прикрывая руками голову.
— Я ж сам не увидел сразу, — плачущим голосом оправдывался он. — Только сейчас заметил.
Володька схватился за голову и начал раскачиваться, как помешанный.
— А ну, покажи!
Так и есть, половины плеча и груди с левой стороны тельняшки недоставало. На всей Акдарье, да и во всем городе маячили только две полосатые форменки — одна на шурьяке, другая на Володьке. Краешек ее, в синюю и белую полоску, годами выглядывал из расстегнутого ворота сагинского кителя. Тельник сросся с Володькой, как кожа.
Хорошо, если злосчастная тряпка с морской зеброй лежит где-нибудь на глинистом дне Акдарьи, зацепившись за разлапистую корягу, и холодная донная вода заносит ее легким илом. Хорошо, коли так. А если не так? Если?.. Володька облился ледяным потом, представив себе закостенелую, мертво стиснутую руку утопленника с зажатым в посинелых пальцах ужасающим вещдоком. Куда сразу кинутся «опера», обнаружив улику? Ясно куда. Тут и думать незачем.
— А ведь на самом стрежне утоп Иван, — с отчаянием подумал Сагин. — Километр вниз и перекат. На середине течение здоровое. Вполне могло через полчаса вынести тело на меляк. И всегда рыбаков там полно. Самое любимое место удочников.
— Ой, ой, ой! — застонал он.
Теперь сыскарей можно было ждать в осводовском дворе в любую минуту. Тельник в руке, голова, порубленная винтом, обрывок сети, семи пядей во лбу иметь незачем, чтоб сделать безошибочный вывод. Сядут на хвост, рано или поздно раскрутят.
— Будь ты проклят, паразит. Без ножа зарезал.
Сашка поднял на него мокрое от страха лицо.
— Может, сквозануть куда? — жалко пролепетал он.
Володька махнул рукой.
— Придумал. Глупее не мог?
Не хватало только драпом открыто расписаться в содеянном. Оставалось лишь надеяться на фарт, на всегдашнюю свою удачу.
— Барахло все с себя утопи, — приказал он Сашке. — И от меня ни шагу!
И вот теперь шурьяк уныло слонялся по двору. Время тянулось тягуче и мучительно. Володька спалил за три часа чуть ли не пачку сигарет. Во рту стало, что у кота под хвостом.
В половине двенадцатого (Сагин машинально глянул на часы) зазвонил телефон. Володька вздрогнул. Словно током ударило в сердце. Не брать! Но не брать было страшно. Только взять казалось еще страшней. Пока Сагин колебался, телефон умолк. Володька обессиленно уронил протянутую было к аппарату руку.
Уф-ф! — выдохнул он. — Может, пронесет? Ведь сколько уже раз казалось, что все, кранты, жизнь кончена, но как-то обходилось, проносило беду стороной.
Еще через пять минут раздался новый звонок. Ватной рукой Володька взял трубку.