Она пошла дальше, не узнав его. Он обрадовался, что она ушла, не будет ходить с чашками взад и вперед и слушать их разговор с отцом.
— Здравствуй, — сказал Володя.
Отец сам ему отворил. Он был в домашней куртке и мягких туфлях. Он похудел.
— Володя! — сказал он. — Заходи. Ну здравствуй.
Поздоровались за руку.
— Давно приехал? Молодец, что зашел.
Последние три слова можно бы и не говорить, верно? Ведь это, как-никак, сын пришел. Не само ли собой разумеется, что сын правильно сделал, придя к отцу?
Володя повесил на вешалку свой мокрый ватник. Они прошли в кабинет и сели.
— Вырос-то! Взрослый мужчина!.. Как мать?
— Мать жива. Ты получил мои письма?
— Да. Я, как видишь, болею. Сейчас, правда, поправляюсь… Ну как ты и что, расскажи о себе.
И в эту встречу между ними была мучительная неловкость, они не могли через нее перешагнуть. Отец сидел, полузакрыв глаза, и Володя не верил, что отцу интересна его жизнь, и слова застревали в горле, как тогда, когда Володя пытался рассказывать о себе посторонним людям. И все еще жило чувство обиды, что отец покинул мать, — хотя они, по всей вероятности, никак не могли ужиться вместе, Володя об этом уже догадался.
— А ты как?
— Я? Ну что ж я… Я пережил здесь блокаду. Ты, конечно, знаешь, слышал, что это такое. Жил в госпитале, сюда почти не заходил, — до сих пор, как видишь… — Отец развел руками, показывая на растрескавшийся темный потолок и рваные обои. — Достали стекло для окон — сложнейший разрешили вопрос… Да. Это полезно, что ты поработал на производстве. Я в твои годы тоже работал на производстве: лучшие мои воспоминания… Да. Я не успел послать вызов, я просто не предполагал, видишь ли, что это так экстренно. Я преподаю, видишь ли, — совмещая с госпиталем, так что для личных дел не так много времени, — потом хворал вот, — но я намеревался это сделать, поправившись, и уже предпринял шаги — узнал, как это делается, вызов… Но ты добрался без формальностей, тем лучше. У тебя все в порядке? Никаких хвостов, надеюсь?
— Каких хвостов?
— Неприятностей не нажил? С завода отпустили или удрал?
— Отпустили.
— Все чисто?
— Все чисто.
— Комната цела?.. Тебе, конечно, деньги нужны, — сейчас у меня… Но через пару дней… Какие планы на дальнейшее? В техникум? Или вернешься в школу?
— В школу — не думаю, — ответил Володя. — Во всяком случае, буду работать. — Облегчением, отрадой было сознавать, что он не зависит от отца, захочет — и денег не возьмет, обойдется, Ромка выручит до первой получки… Нет, деньги надо взять, послать матери. — Тут один парень, он обещает устроить на Кировский завод.
— Зачем же парень, — сказал отец, — я, если хочешь, могу помочь тебе устроиться, во всяком случае могу попытаться.
— Спасибо. Сейчас не мне надо помогать.
— Да, с матерью плохо, ты писал, — вздохнул отец. — А что, собственно?.. Чем она больна?
Опустив голову, морщась, он выслушал сжатый Володин рассказ. Очень видно было, что он предпочел бы ничего этого не знать.
О капитане он сказал:
— Ах, прохвост.
Возможно, это все не очень бы на него подействовало. Но его проняло известие об ограблении комнаты. Оно ему, так сказать, окончательно прояснило картину. Глаза его — в буквальном смысле слова — открылись. Он простонал с брезгливым ужасом:
— Фу ты, боже мой!
— Можно закурить? — спросил Володя, досказав.
— Да, пожалуйста, — встрепенулся отец, придвинул пепельницу и, взяв у Володи махорки и бумагу, закурил тоже.
Они сидели друг против друга в креслах, одинаково закинув ногу на ногу, отец и сын. Сын был похож на отца лицом, ростом, даже манерой курить. Сын видел сходство, ему и приятно было, и почему-то оно его раздражало. Замечал ли сходство отец?
— Да. Положение… Но что же я могу, по-твоему?
Володя с готовностью стал перечислять, он давно все обдумал:
— Ты должен — раз: дать ей возможность приехать сюда, где у нее жилплощадь, — ты понимаешь, ей выехать не на что. Ты должен — два: помочь ей так здесь устроиться, чтобы она могла существовать. Понимаешь, это не только вопрос зарплаты, главным образом надо ребенка в круглосуточные ясли, в этом ее спасение, она больна по-настоящему, в этом форменное сейчас ее спасение.
— Ужасно! — сказал отец. — Так запутать свою жизнь! Ужасно!