Он встал и начал ходить, топчась в тесной комнате. Володя сказал:
— Ей помогли запутать, всю жизнь помогали.
— Нет, прошу тебя! — сказал отец. — Володя, я не хочу, чтобы ты меня судил слишком строго, послушай, Володя, это всегда был несчастный, безответственный характер!
— Допустим, — сказал Володя. — Скорей всего так. Вот именно несчастный. Что из этого следует? Что ее надо бросить без помощи?
— Слушай. Я не по бархатной дорожке шел. Я работал на фабрике и рабфак кончал, а поступил в институт — пароходы грузил, иной раз всю ночь в порту, придешь потом в анатомичку — пальцы задубели, не держат инструмент… Для вас работал, чтоб вы не голодали, сам бы я на стипендию, будь уверен… Мне, кроме хлеба, ничего не надо было, лишь бы учиться и стать врачом… А она?! Ни с чем не считалась, ничем не интересовалась, книжку в руки не брала, — я не хочу говорить, не считаю возможным…
— Ей сейчас так плохо, как только может быть, — сказал Володя. — Мы тут с тобой обсуждаем, а она?.. Просто вообразить не могу. Ее надо поднять, понимаешь? Поставить на ноги; а то что же это… Я один не справлюсь, понимаешь? Мы вдвоем должны.
— Но почему я должен?! — закричал отец. — По какому закону я обязан расхлебывать кашу, которую она заварила, мы четырнадцать лет врозь, смешно!
В соседней комнате мальчик Олег Якубовский, белокурый, слабенький, узколицый и узкоглазый, сидел у стола и готовил уроки.
Он готовил их с небрежностью способного мальчугана, знающего, что достаточно ему сделать ничтожное усилие — и задача будет решена, и руки развязаны для более увлекательных занятий, и обеспечена та отметка, которая составит счастье его родителей.
Олегу ничего не стоило осчастливить родителей этим способом, он счастливил их с снисходительной щедростью.
Впрочем, и для его собственного самочувствия хорошая отметка была не то что необходима, но, во всяком случае, желательна. Он не был излишне самолюбив; но не имел охоты подвергаться порицанию из-за пустяков. Приготовление уроков и получение хороших отметок было именно пустяковым делом, не стоящим разговоров.
Кроме того, в том, чтобы он решил задачу, было заинтересовано немало людей. Ребята, для которых задача трудна или которые поленились ее решать, смогут завтра списать решение у него, Олега, и тоже получат пятерку.
Ради этих ребят он приходил в школу немного раньше, чем требовалось. Ему нетрудно было подняться для товарищей на полчаса раньше. Он вообще не любил спать. Время, проведенное в постели, казалось ему пропащим. Ничего еще не было сделано в жизни. Олег стыдил себя и поторапливал, говоря, что пора начинать.
Что начинать? Он не знал. Его интересовали науки: биология, физика, география. Особенно все, касающееся космоса, межпланетных сообщений, овладения пространством, поэтически волновало его до спазм в горле. Его не пускали в Публичку по молодости лет, но он через знакомых доставал научные журналы, чтоб быть в курсе проблем и открытий.
Так же занимала его литература, и сама по себе и все связанные с ней споры, все события этой сложной сферы. Он писал стихи, рассказы, пьесы и полагал, что при любых обстоятельствах, какую бы ни избрал профессию, — он будет одновременно и писателем.
Возможно, также, думал он, что одним из основных его занятий будут шахматы, — у него уже первая категория, не так плохо.
Если соединить это все и еще многое, до чего он пока не додумался, и всему этому посвятить жизнь, — может быть, этого и хватит Олегу Якубовскому.
От многообразия интересов, от взволнованности и некоторой растерянности перед рассыпанными на его пути сокровищами, он постоянно был нервно приподнят и глаза его возбужденно блестели, серые узкие, чуть раскосые глаза.
С тех пор, как он себя помнил, ему предоставлялось все, что могло способствовать его развитию, физическому и умственному. Никогда к нему не приставали: «скушай еще ложечку»; но, чтобы укрепить его здоровье, от рождения хрупкое, его приохотили к гимнастике, к играм на воздухе, лыжам. Это делала мать. Она это делала и в эвакуации. Любящая без чувствительности, внимательная без назойливости, она старалась не упустить ничего, что должно было дать ему силы, знания, людское расположение. Воспитывала в нем вкус к здоровым развлечениям, научила его читать хорошие книги, водила на концерты и выставки картин, чтобы наполнить его жизнь теми духовными наслаждениями которые составляли высшую радость собственного ее существования.
При этом он пользовался полной свободой. Всегда у него был свой уголок, неприкосновенный для других; а когда, за год до войны, они получили эту трехкомнатную квартиру, — ему, тогда еще маленькому мальчишке, дали отдельную комнату; и вот недавно он с удовольствием водворился в ней снова. Очень скромно обставлена комнатка, но как заботливо! Пусть сыну не захочется уходить из дому и шататься по улицам; напротив, где бы он ни был, пусть его тянет домой, — такая мысль лежала в основе убранства комнаты и в основе всей жизни семьи. Занятия Олега уважались так же, как занятия его отца. Если Олег, случалось, нес ребячью чепуху, ему возражали терпеливо и серьезно. Он мог приводить к себе товарищей, и если приходили девочки, это не было предметом идиотского и оскорбительного поддразнивания, как в некоторых других, менее интеллектуальных домах.