Особенно ненавистен был бекам и мурзам русский князь Данила Холмский, приставленный к молодому хану великим князем московским Иваном для надзору. Данила совал свой нос во все дела, и его полное лицо чревоугодника с хитрым прищуром ясных голубых глаз не раз портило настроение бекам и мурзам на ханских Диванах, куда тот заявлялся без всякого приглашения.
Конечно, коли заставит нужда, то и свинью назовешь шурином, однако в сем настырном князе у казанских вельмож никакой нужды не было. Не раз подходили советники-карачи к Мохаммеду-Эмину с просьбой выслать из Казани ненавистного князя, увещевали, пугали даже:
— Бек неверных в столице все равно что лазутчик в полковом стане. Беда от этого может случиться большая, так и державы можно лишиться, глазом не успеешь моргнуть!
Но Мохаммед-Эмин на сие молчал и только глазами зыркал. Гневался, стало быть.
А когда разрешил он русским полоняникам да отпущенникам, прижившимся в Биш-Балте, поставить в сем казанском пригороде-слободе церковь православную, кою срубили они в пять ден да о пяти куполах, — лопнуло терпение ханских карачи. Да и то сказать — шутка ли для мусульманской державы, что по вся дни пьяный поп Васька зачал вызванивать благовест на всю округу, будто в двух полетах стрелы от Биш-Балты и не Казань вовсе, а какая-нибудь Рязань или Тверь. Посему как только завиднелись полки Хамида на подступах казанских, так все ворота градские по приказаниям карачи — настежь. Еле успел выбраться из крепости да уйти по Арскому юлу к границам Руси Мохаммед-Эмин с князем Холмским да мурзами ближними.
А иначе неведомо, как бы все обернулось.
4
Казань поразила Таиру своим великолепием. Мало того, Чаллы по сравнению с ней оказались просто небольшой крепостицей на берегу мелкой каменистой речки.
Встречали Ильхама и Таиру в устье реки Казанки, и до самого города челн их сопровождали десятки ладей, челноков и лодок, украшенных цветными хинскими [8] лентами и просто кусочками крашеной материи. Звучала музыка и лились песни, — веселье встречающих, казалось, было неподдельным и совершенно искренним. Против одной из воротных башен в два яруса, на макушке которой, несмотря на день, горели корабельные огни, челн Ильхама и Таиры причалил к берегу, и десятки кинувшихся к нему людей вынесли его на сушу на руках.
Ильхам и Таира сошли на землю, поддерживаемые под локотки, и в окружении шейхов, имамов и мулл и направились по настеленным по земле коврам к проездной башне крепости.
Закричал-запел, как только они вошли в город, муэдзин с высокого минарета, призывая правоверных к благодарственной молитве Всевышнему. Шесть ярусов насчитывал сей минарет. Таира, чтобы взглянуть на певшего азан муэдзина, задрала голову так, что дзинькнули золотые пластины на шлеме, и сам он, тяжелый из-за чешуйчатого золота на нем, чуть не свалился с головы ханбике. Во-он виднеется белая чалма муэдзина размером с булавочную головку, а сам он мерою едва с мизинец.
Таира опустила голову. Воздав хвалу Всевышнему в главной казанской мечети, что стояла напротив ханского двора, они вошли через арочные ворота дозорной башни в ханский двор — сердце Казани. Перед взором Таиры предстал прекрасный сад, по дорожкам коего гордо расхаживали невиданные доселе птицы с дивными узорчатыми хвостами, раскрывающимися, будто хинские веера. В кронах деревьев ловко прыгали с ветки на ветку рыжехвостые белки, и где-то в глубине сада, недалеко от каменной беседки, по блесткам падающей воды угадывался большой фонтан. За садом, чуть сбоку расположился фасадом во двор старинный улугбеков дворец, ныне ханский, сложенный в два этажа из белого тесаного камня-известняка, что добывался с итильских берегов.
А вот и двери дворца, украшенные затейливым узором, сказочно распахнувшиеся перед ними, казалось, без всякого к тому людского участия. После этого Ильхам и Таира расстались. Ханбике провели на женскую половину дворца. Когда-то здесь жила властная красавица Нур-Салтан, дочь ордынского бека Темира и жена казанского хана Халиля. Когда Халиль умер и на ханский престол подняли его брата Ибрагима, Нур-Салтан вновь стала ханбике — женой хана, ибо по древнему тюркскому обычаю, неуклонно соблюдавшемуся в Булгарской и затем Казанской державах, когда умирает брат твой, то его жены становятся твоими женами, а дети его — твоими детьми. Детей у Нур-Салтан от Халиля не было, а вот от Ибрагима народила она двух сыновей, Мохаммеда-Эмина и Абдул-Летифа, от первого из которых еще не остыл ханский трон.