Мойщик импульсивно сжал кулаки. Сидевшие в дежурке рабочие замерли, ожидая, что Крупнов получит ответный удар. Но Дон Симонович сдержался. Не мог он позволить себе опуститься до уровня этого хама, лишь голос его сорвался, когда он механику выкрикнул фальцетом: – Ты не имеешь права! Это насилие над личностью! Я напишу жалобу в Организацию Объединённых Наций!
– Да пиши ты хоть в …, в …! – от негодования Крупнов стал заикаться и никак не мог подобрать то место, куда бы ещё подальше отправить мойщика с его жалобой. Как назло, в голове, кроме брани, ничего подходящего для мойщика не нашлось и, обозвав его: – Придурок долбаный! – механик выскочил на улицу.
Обещание Дона Симоновича привлечь механика к ответственности через ООН у шоферов вызвало улыбки. Действительно, недоумок! – говорили меж собой. – Врезал бы Крупнову меж глаз. Вот это было бы правильно. А то выдумал – жалобу в какую-то организацию писать. И позиция Крупнова была им ближе.
Случалось, что на свои 70 рублей мойщик два-три дня не дотягивал до зарплаты и шёл в сберкассу, где снимал с книжки, когда 3, когда 4 рубля из сбережений на поездку к сестре, съездить к которой так и не сумел.
Однажды сотрудница сберкассы посмеялась над старым евреем: – Вы бы хоть нас пожалели! В начале месяца принесли в сберкассу 6 рублей, а в конце месяца 3 рубля снимаете! Не надоело? Людей хоть не смешите! Сколько лет копите, а накопили…! – она назвала сумму и засмеялась!
Дон Симонович смеха её не понял и вызвал заведующую. Старый еврей громко объяснял в операционном зале, что он приносит и снимает свои деньги, что сотрудница выдала тайну его вклада, и это в её работе непозволительно! Заведующая сберкассой пыталась его успокоить, но и у неё в глазах играли смешинки. Как посмеивались и посетители сберкассы.
Об этой истории узнали в гараже, и кто-то жестокий у него спросил: – Дон Симонович, а правда, что в сберкассе Вы снимаете со вклада 2 рубля?
– Правда! – ответил мойщик.
Присутствующий при разговоре механик захохотал: – Да разве не видно, што он чокнутый? Ему опять надо в сумасшедший дом. Зря его оттуда выпустили!
Еврей, сгорбив спину и опустив плечи, пошёл на выход, но у дверей остановился и, обернувшись, тихо сказал: – Булгакова тоже упрятали в сумасшедший дом, но после него остались бессмертные произведения!
Голова же болела всё сильнее и сильнее! Он пошёл к терапевту, но та, посмотрев диагноз, какой поставила ему психиатр, туда его и направила.
– Ну что ж! Вам надо снова пройти курс лечения! – сказала ему специалист по душевным болезням. – Завтра за Вами придёт машина!
Дон Симонович вернулся из поликлиники домой, прошёл на кухню, открыл свой стол и … замер возле него! Тётя Паша домывала посуду и, взглянув на соседа, участливо спросила: – Дон Симонович, что с Вами? Вы заболели?
– А? – очнулся тот.
Я спрашиваю: – Вы не заболели? Налить Вам чаю? У меня и чайник горячий!
– Нет, нет! Спасибо! – и, обхватив голову руками, Дон Симонович пошёл к себе.
– Чё это с ним? – спросила Глаша. – Не иначе, выпимши!
– Нет, Глаша! Трезвый он, трезвый! Головой только мается! – ответила Паша.
А ближе к вечеру соседки услышали странные звуки из-за двери Дона Симоновича. Как-будто плакал за дверью кто-то. Сначала тихо, а потом всё громче и громче, навзрыд, когда уже нет сил терпеть!
Тётя Глаша, прикрыв от волнения рукой рот, подёргала дверь за ручку, но дверь оказалась запертой изнутри. А тётя Паша, опустив руки, стояла рядом, лишь слёзы катились из её глаз.
А старый еврей, как загнанный зверь, с искажённым от боли лицом, скрипел зубами и, изо всех сил пытаясь сдержаться, зарылся в подушку. Когда же силы кончились, он выкрикнул: – За что? За что? Я же никому в своей жизни не причинил зла!
Почему я стал изгоем? Что вы сделали со мной, лю-ди-и!
Постепенно крик его затих, но этот одинокий, душевнобольной человек уже предвидел, что дни его сочтены, и что обещанная доктором машина навсегда увезёт его из этого мира!
Заглянув в столь дальний уголок своей памяти, Сергей ещё долго сидел, задумавшись
Он приехал с рыбалки похудевший, с измученными глазами, а жена, разбирая сумку с продуктами, в её карманчике обнаружила исписанный листок бумаги. Она ничего не изменила в записях Сергея, а завершением этого рассказа и стал его «НОЧНОЙ УЖИН».
– Почему я сегодня опять вспомнил Дона Симоновича – этого странного, плешивого и некрасивого еврея?
– Это было так давно, что я не могу утверждать – было ли это вообще? И всё-таки было!
Стояла прохладная летняя белая ночь. Я приехал из командировки с пассажирами из столичного города усталый, с желанием побыстрее добраться до дому и отдохнуть. Поставив автобус на мойку, я встретился со своим старым знакомым – мойщиком Доном Симоновичем Гордоном. Он приветливо улыбнулся мне и сразу принялся за работу. Взяв швабру, я стал помогать ему. Вдвоём мы вымыли автобус быстро, и я пригласил Дона Симоновича в салон поесть свежей, купленной накануне вечером в столичном универмаге «докторской» колбасы и выпить по рюмке водки, оставленной на окончание рейса.
Дон Симонович странно посмотрел на меня и спросил: – И Вы это пьёте?
Я, конечно же, одну рюмку выпил, но больше мне пить не захотелось. Его взгляд был и укоризненный, и непонимающий, и снисходительный, и всепрощающий! Но больше всего меня удивили его большие глаза. Они как-то округлились и смотрели на меня как бы из другого мира. Он мягко сказал мне: – Разве это хорошо? – и вышел из автобуса.
Почему я забыл десятилетия, а помню одну его фразу? Не знаю.
После этого я сменил много профессий. Был мастером, инженером, директором, главным конструктором почтового ящика. Но его фраза: – «Разве это хорошо?» – как бы подспудно, но всегда жила во мне.
Я много лет не видел этого странного еврея и случайно узнал о его кончине. Конец естественный и некрасивый. И мне бы никогда было его не понять, если бы, спустя 40 лет, я не оказался в похожей ситуации.
Общество не понимало его, а он не понимал общество. Вода и камень, лёд и пламень…
Какое несоединимое свойство или препятствие существовало между ним и окружающим его миром? Разные религии? Вряд ли! Изучаемый Доном Симоновичем иудаизм не сделал из него фанатичного поклонника бога Яхве, а Тору он читал для души.
Что же касается тех, кто окружал его, кому с детства вдалбливали, что надо ещё немножко потерпеть – и светлое будущее обязательно наступит! – оказались обманутыми, неверующими ни в бога, ни в чёрта и, что страшнее, сами уже не верили никому и ничему!
Объяснить образ его жизни можно тем, что он был ярко выраженным индивидуалистом, делающим ставку на писаные законы, по каким его заставляли жить! Он старался выполнять их, но они ему явно не нравились!
Не нравились они и окружающим, а проще – они и не читали их, поэтому не исполняли! Но это устраивало всех. Обманывали их, обманывали и они. Обворовывали их, воровали и они. Унижали их, унижали и они. Били их, били и они. Спаивали их, с удовольствием пили и они!
А законы были писаны для виртуальной жизни, в которой общество заставляли жить! Жить толпой! Толпа же, как правило, всегда побеждает! И за все лишения толпа мстит и люто ненавидит любого, кто посмел высунуться и быть «не как все!» Толпа шипела: – «Ты неправильно живёшь!» – потому-что единственно правильным считала своё – стадное мнение и жестоко наказывала за инакомыслие улюлюканьем, презрением, подлостью и разнообразными пакостями, на какие была способна!
И мой старый знакомый, мой прекрасный еврей, положивший свой интеллект на борьбу, не знаю, как сформулировать, но душевной опасностью он и мне, по истечении многих лет, стал помогать в этой жизни!
Он боролся за здравый смысл, но ошибался мой старый и добрый Дон Симонович! Ошибался и я!
До конца же так и осталась неразгаданной душа старого еврея!
Как странно, что он был в моей жизни! Как хорошо, что он встретился мне!