Учиться Нелли Александровну отговорил внук, сказав: – Ба…! Зачем тебе диплом? Он в наше время ничего не значит! А ты и без диплома психолог! Жаль, живёшь далеко, и связи твои в Петербурге не действуют!
– А-а, как же без диплома? Без него нельзя-я! – возражала внуку Нелли Александровна. – Вот ты, если окончишь институт с красным дипломом, то сможешь стать послом в Англии или в Америке, а коль через пень-колоду будешь учиться – не видать тебе цивилизованной страны!
– Ты, баушка, дремучая отсталость! Да теперь уж столько послов институты штампуют, что в самые захудалые страны попадает один из сотни! А ты говоришь – А-англия!
А позже и Нелли Александровна убедилась, что внук прав. Работает он менеджером (тьфу, не выговорить), и на восклицание бабушки: – А ты разве не посол? – усмехаясь, ответил: – На меня, баушка, страны не хватило!
На свою пенсию и льготы мужа Нелли Александровна «ни в чём себе не отказывает». Может купить мороженое, каждый день съесть грушу или яблоко, а изредка позволить и стопочку, к которой приучил её Эдуард. Несмотря на перепады с давлением, она всё ещё энергична и применение своим нерастраченным силам находит в общественной работе. На прошлых выборах Нелли Александровна пропагандировала в депутаты коммуниста, но когда её подруга переметнулась к другой партии, то и Нелечка последовала её примеру, объясняя: – Здесь продуктовый набор дали и заплатить обещали побольше! А деньги лишними не бывают!
Правда, перед самыми выборами с Нелечкой произошла неприятность. Раздавая на улице портреты с программой улыбчивого многообещающего деятеля, Нелли Александровна услышала смешок: – Глянь-ка, уже за этого агитируют! О-ох, и проститутки! Ну и ну!
Нелли Александровна обернулась, и узнав в говорившей разбитную полупьяную бабёнку, сын которой когда-то учился у неё, поняла, что столь нелестное словцо относится к ней. К тому же бабёнка этого и не скрывала и на вопрос своей спутницы: – О ком ты говоришь-то? – ткнув пальцем в Нелли Александровну, хрипло захохотала: – Да вон, видишь? Учительница седая портретом трясёт! Чай, не бесплатно мёрзнет?
Нелли Александровна хотела ответить что-то умное, но подруга её остановила: – Не связывайся! У неё сын в тюрьме. Когда завод встал, и парня сократили, он с пути и сбился. Сразу отец умер, а после этого и мать запила!
– Таня! А мы-то, мы-то с тобой при чём? Чем же мы заслужили такую несправедливость? – не могла успокоиться Нелли Александровна.
– Видать, заслужили! – вздохнула старая учительница.
Но Нелечка с нею не согласилась. В тот день она изрядно промёрзла и, чтоб не заболеть, хлебнула больше обычного; вечером же, рассматривая фотографии, жаловалась мужу:
– Вот, Эдик, до чего я дожила! Учила, учила балбесов, и сама под старость «проституткой» стала!
Нелли Александровна процедуру «для сугреву» повторила и, глядя на портрет Эдуарда, висевший на стене, объяснялась ему в любви: – Ка-какой ты у меня красивый! А я? Ну, чем мы не пара?
Она уже напрочь забыла, что днём, раздавая на морозе портреты кандидата, топая подшитыми валенками, в которых ещё Эдуард ходил на рыбалку, вытирая платком хлюпающий нос, поднесла к лицу маленькое зеркальце и, увидев в нём своё отражение с выбившимися из-под шали седыми кустиками волос, поморщилась и буркнула: – «Вылитая старуха Изергиль!» А, взглянув на Татьяну Михайловну, увидела и в ней явное сходство с горьковской героиней. Заметив, что Таня смотрит на неё вопросительно, Нелли Александровна, сказав: – «И ты тоже!» – повернулась к ней спиной.
Нелечка с сожалением заглянула в пустую стопочку, смахнула слезинку, а чтобы Эдуард не усомнился в её верности, повела разговор дальше: – А ведь ко мне Мишка приходил! Ну, тот, помнишь, который замуж меня звал? Он в прошлом году умер, а когда пришёл первый раз, сказал: – Я, Неля, так и любил тебя всю жизнь! Хоть и женился, а если б позвала ты меня, не задумываясь, ушёл бы от жены. А ты не позвала! Не жалеешь?
– Да нет! – ответила я Мишке. – Эдуарда любила и до сих пор люблю!
– Я, Эдик, Мишку тогда чаем напоила, и фотографии твои ему показала. Он ещё несколько раз приходил; а потом, когда уже в больнице лежал, я его там навестила. Пирогов отнесла, да морсу. Но ты ничего не думай! Он ведь молодость моя! Ты – средний и самый хороший возраст, а старость – одинокая!
Нелли Александровна разбирает постель и думает: – Хорошо, что маленько выпила! Быстрей усну!
Она желает себе «доброй ночи» и, вспомнив, что перед сном забыла помолиться, что-то шепчет из «Священного писания».
Минна
Неподалёку – на Северо-западе уже громыхала советско-финская война, а в селе, где председательствовал Григорий, жизнь текла своим чередом.
Жена Григория, вернувшаяся с утренней дойки, успела к завтраку. Сноха Люба часть домашних забот взяла на себя и Валентина теперь уже не сновала от печки к столу, да и четверым мужикам было отрадно, что в доме появилась молодая хозяйка.
– Вечером приду поздно, ужинайте без меня! – сказал за столом Григорий.
– Ну, чево так? Аль правление? – полюбопытствовала жена. Григорий утвердительно кивнул: – Вот именно, правление! Переселенцы-то в клубе обосновались, а девчата из Таниной бригады вчерась нахлобучку мне дали! Клуб, мол, для кино нужон, да танцев.
– А приезжих куда? – спросил Иван.
– Куда, куда? – По домам расселять надобно, куда ж ещё? – уже нахлобучивая на голову картуз, недовольно буркнул Григорий и хлопнул дверью.
– Да, маята! – допивая чай, вздохнул Иван и, обращаясь к братьям, добавил: – Поторапливайтесь! День погожий, работы невпроворот!
– Вань! А ты переселенцев видел? – спрашивает у Ивана Василий. – Там, говорят, девчонка есть. М-м-м! Пальчики оближешь! – Василий чмокает губами щепотью сложенную ладонь.
Иван улыбается, смотрит на Любашу, переводит взгляд на её живот, который пока ещё не заметен, и отвечает: – Я, Вася, на девок больше не гляжу! А про девчонку слыхал. Говорят, справная!
В разговор вступает младший – Николай: – Я, я видел! – и тут же поправляется, – Издалека, правда! Так что баска или не баска, (то есть «красива» – местный говорок) – не разглядел!
Николаю пошёл шестнадцатый, он самый стеснительный и Любаша, видя его смущение, приходит ему на выручку: – Оставьте парня в покое, он ещё маленький!
Николай хмыкает, но тут уже мать выпроваживает сыновей из дома, приговаривая: – Уже с утра девки на уме! Будто своих в деревне мало, переселенку им подавай!
Следом за мужчинами уходит на работу и Любаша. Валентина убирает со стола, подметает в избе и, взяв в руки иголку с ниткой, садится у окна с починкой.
– Уж не та ли это девушка, о которой в сельмаге судачили бабы? – пальцы Валентины раскладывают на рукаве заплатку, а мысли о другом: – До чего ж пригожа! – сказывала Маруся Енукова.
Франтоватая продавщица Тамара, заметив в очереди председателеву жену и желая сделать ей приятное, спрашивает у Маруси: – А наши девки чем хуже? У Татьяны в бригаде невест скоко – одна одной лучше! Любаша вот – жена Ивана, разве худая? Пара, что надо!
Маруся Енукова Тамару недолюбливает. Та, нет-нет, да и обсчитает или чуток обвесит тихую Марусю, но на этот раз решила ответить продавщице: – Рази я говорю, што наши девчата хуже? И про Валентинову сноху – Маруся кивнула в её сторону – судачить не стану! Они с Иваном друг другу под стать. А только сказываю я о девушке, какую в клубе вчерась видала. Утресь пришла в клубе подмести, да стулья по местам расставить – я ж не знала, што переселенцы там на время разместились, так девушка эта подошла ко мне и говорит: – Давайте, я помогу вам!
При чём говорит хоть и по русски, но не по-нашему! Как-то не по-деревенски!
– Ага, значит девушка городская! – подытожила Тамара. Но Маруся, покачав головой, высказала сомнение: – Уж не знаю, городская, аль нет, только и в городе не так говорят! Бывала я там!