Там Авдотья и мамка Степановна убедились: доподлинно в рай попали. И чего там только не было! После полуголодного московского житья, когда на торг выбирались редко, женщины ошалели от изобилия рыбы — и мороженой, и соленой, и даже рыбьей муки — в щи добавлять. И осетрина тебе копченая, и семжина, и икра всякая! Авдотья не удержалась — хоть денег муж дал немного, взяла всем детям по прянику. И она была готова защищать эти пряники перед мужем до победного конца. Там же, на Ленивой площадке, кроме рыбы взяли муки, круп, сушеных грибов, горшочек меда, того-сего по мелочи. И мороженого мяса взяли, и коровьего масла, и яичек, и творога, — надо же пасочки приготовить, яички покрасить и во благовременье разговеться.
Деревнин в это время сидел на крыльце, слушал шум незнакомого города. Где-то корова замычала, где-то мужики затеяли глупую перебранку. Рядом скучал Гаврюшка. И туда же, на крылечко, взбежал к нему гость.
— Иван Андреевич, челом! Меня батюшка прислал, — сказал попович Насонко, долговязый парень лет шестнадцати, с молодой, можно сказать, новорожденной хилой бородкой и бойкими черными глазами. — Место твоему внуку сыскалось, да еще какое!
— Так быстро? — удивился Деревнин.
— Так батюшка после проповеди к прихожанам обратился: кто, мол, может — помогите. И сразу же к нему вдова подошла, шорника Пантелея вдова, ее все знают. Она богомольная, как возьмется все храмы обходить — внуки с ног собьются, пока найдут и домой приведут. Все слухи соберет, надолго хватит кумушкам рассказывать. Вот она и сказала идти в Успенский храм, там-де один из пономарей сильно захворал. Батюшка велел мне бежать, узнавать. И точно — пономарь нужен! Так батюшка велел твоего внука сразу туда вести.
— Он не обучен, — вдруг испугавшись, сказал старый подьячий. — Не справится, осрамится.
— Обучат! Сперва подсказывать будут, потом запомнит. Я сам алтарничаю, знаю!
Вот и вышло, что счастливый Гаврюшка вместе с длинноногим Насонком, едва за ним поспевая, помчался к Успенскому собору.
— Что имя-то у тебя такое? — спросил Гаврюшка.
— А что? Обычное имя. У нас пол-Вологды Насонов.
— Отродясь такого не слыхивал.
— Мало ли — не слыхивал он. Вологда наша — Насон-град, вот и мы — Насоны.
— Да что за святой такой?
Насонко даже остановился от неожиданности.
— Ты что, Святого Писания не читал? Апостолов поименно не знаешь?
— Знаю! — возмутился Гаврюшка. — Всех двенадцать!
— А Насон — он от семидесяти! Ты у отца Памфила спроси — он тебе про семьдесят апостолов растолкует. И отчего Вологда так зовется. Насон и Сосипатр — вот как их звали, и когда справляли их память — в тот самый день крепость заложили, и царь ей так зваться велел. А было это вскоре после Муромской. Может, ты и про Муромскую Богородицу не слыхал?
— Отчего же не Сосипатр-град?
— Оттого, что натощак не выговорить!
Чтобы попасть к храму поскорее, Насонко повел Гаврюшку речным берегом. Там довольно высоко была проложена подходящая тропинка, что вела к кремлю, к Софийским воротам.
— Что за река, как звать? — спросил Гаврюшка.
— То наша Вологда. У вас град Москва и река Москва, у нас — так же. Запоминай, сам тут ходить будешь.
— Коли возьмут…
— А чего не взять? Ты же не дурак.
— И куда ваша Вологда впадает?
— А в Сухону.
— А Сухона — куда?
— Да в самое море, поди… — неуверенно ответил попович. — У нас суда строят да к морю их отправляют. И идут они долго, купцы сказывали, и Вологда петляет, и Сухона. А что с моря к нам везут — так тоже по рекам.
Речка Вологда по зимнему времени использовалась вовсю — по ней были проложены санные колеи, бабы-мовницы заставили мужиков пробить проруби для полоскания белья. Сверху были видны очертания устроенной на Крещенье купели, которую давно затянуло льдом. Как полагается, на берегу стояли бани, и из других прорубей, что выше по течению, туда таскали ведра с водой. И там же баловались дети — съезжали с крутого берега на лед кто на салазках, а кто и на собственной заднице. Гаврюшка только вздохнул: он сам себя почитал уже взрослым, а страх как хотелось съехать хоть на клоке рогожи и пронестись чуть ли не до другого берега.
— Запоминай дорогу, — сказал попович. — Я тебя всякий раз водить не стану.
Кремль, который вологжане звали Насон-городом, как ему и полагается, стоял на возвышенном месте. Гаврюшка только фыркнул: далеко ему до московского, хоть стены каменные, но башни — деревянные. Сам невелик, а башен, как оказалось, двадцать три. Вошли Гаврюшка с Насонком через Софийские ворота — и сразу оказались возле собора.