Ворота починили, можно двигаться дальше.
Сто восемьдесят первый канал. Поистине ювелирная работа. Словно инкрустирован серым камнем.
Четыре утра, надо бы поспать. Останавливаемся за двенадцатым шлюзом, напротив Тунгуды — там была женская зона.
Слева, на насыпи, между шлюзом и плотиной, большая надпись буквами, сложенными из бетонных плит, на вид свежая: «ББК — показ ударных темпов и высокого качества работы».
Душно, не спится. Лежа в койке, прислушиваюсь к разговору в кубрике. Парни режутся в покер и, как водится, болтают о бабах. Началось с каре дам.
— Я бы предпочел живую бабу, — голос Сани.
— Девка на яхте — к беде, — это Вася.
— Эх, — снова Саня, — я бы и от задницы не отказался. Один хрен — малолетка или зрелая, лишь бы подвижная да ядреная.
— Какая задница, бля, с яхтой сравнится. Бабе, как ни старайся, ни в жизнь не угодишь, а яхта… С яхтой проще… Как себе сошьешь, так и поживешь. Важно, чтобы она ветер чувствовала, как жинка мужика. Вот представь, идешь на Север… Если дует летний (южный) или обедник (юго-западный) — оба с кормы — полетишь, словно у яхты крылья вырастают, сток (западный) ее моментально накренит, и заскользишь на боку, побережник (северо-западный) или полуношник (северо-восточный) задувают в морду, тут уж только галсами. А марину лучше переждать в какой-нибудь бухточке.
Мариной Вася именует и морянку (северный ветер), и свою жену.
— А у нас в школе все трахаются, — выпаливает Ваня, — какой класс ни возьми.
— У тебя еще яйца не отросли…
— Ну и что? Может, пойдем на дискотеку в Тунгуду, — предлагает Саня, — я там знаю пару сочных девок и пива можно выпить.
— А пошли…
И вот уже сорван якорь и мы пересекаем Выг под парусом. Над рекой растекся серый туман, подкрашенный розовым, свет — точно бледная краска, размазанная по воде, по обе руки — плавные линии. То вынырнут, то вновь нырнут — из воды ли, в туман ли…
Тунгуда все ближе… Какие-то огни, тени на помосте. Слышна музыка. Неужто рэп… Сноп света раз за разом обметает пристань. Да нет, конечно… Не рэп. Туш. Подходим. Прожектор слепит. А на пристани народ толчется, словно танцует. Мы швартуемся, подаем трап на берег и тут же оказываемся в кольце из баб.
Кое-как одетые, эта в лохмотьях и лаптях, та в картонной коробке от папирос, одна в кожаной куртке и с голой задницей, другая — в парижском белье, третья — в куцей фуфайке… Шулерши, воровки и блатные, девки за рубль, жадные до содержимого чужих карманов и портков. И вдруг в толпе — знакомая мордашка.
— Анюта Вырви Глаз?
— Эх, бля, ты, старый каторжник, на банановой шкурке сюда с Сахалина приплыл? Здесь тебе не квартирка с горячей водой и центральным отоплением. Это Тунгуда, мать твою…
Просыпаюсь, голова мутная, липкий пот… Купание не помогает, вода в Выге — как теплый суп. В девять с минутами трогаемся.
Нижний Выг становится шире, справа вдоль берега — железная дорога, минуем станции: Красная Горка, Идель, Кочкома. С другой стороны — лес, болота, урочища. Безлюдье.
За Кочкомой в Выг впадает речка Онда. Русло делается узким и извилистым. Движение здесь одностороннее! И тут из-за поворота показывается…
Одиннадцатый шлюз! Поистине полный величия! Один из двух, еще не отремонтированных. Вырубленный в скале, деревянный, ворота над воротами (законы перспективы) — словно на дыбы встал.
Зеленый свет и… мы словно оказываемся внутри гравюры Пиранези: тесаные скалы, железные скобы и сотни сочащихся, шелестящих ниток воды. Над нами кадр неба с ветвями осин, лица что-то выкрикивающих баб. Рымов нет! Подходим к скале, хвать за скобу. Слышно, как пускают воду, и такое ощущение, что мы карабкаемся — от одной скобы к другой. То босыми ногами, то руками. Наверху выясняется, что бабы хотели бросить нам канаты.
Вторая камера и тот же стиль копиистов «Carceri»[21], взваливших на себя безумную задачу — спроектировать мир сызнова. Странное чувство: собственными ладонями касаться скал, которые обтесывали зэка, хвататься за скобы, которые шестьдесят шесть лет назад вбил какой-нибудь раскулаченный из Украины или нацмен из Киргизии.
Солнце жарит. Скобы пылают.
За одиннадцатым шлюзом Шаванская плотина, одно из прекраснейших строений канала. Бросаем якорь выше по течению и спускаемся — взглянуть на нее. Инженер Зубрик, «бывший вредитель», получил за свою работу орден Трудового Красного Знамени. И действительно, платина не просто красива, она уникальна. Клименту Михайловичу поручили спроектировать ее из дерева, поэтому он вынужден был придумать такой профиль, чтобы между водой и деревом отсутствовала воздушная прослойка — тогда дерево не гниет. Японские инженеры, приезжавшие сюда в прошлом году, дивились. Говорили, что Шаванская плотина еще сто лет простоит без ремонта.