Выбрать главу

На столе у лампы лежал большой лист шероховатой ватманской бумаги, на нем цветными карандашами была нанесена схема нашей обороны. Схему вычертил начальник штаба Рахимов. Он отлично рисовал и чертил.

Я сберег этот лист. Хотите взглянуть?… Красиво? Не только красиво, но и точно.

Эта вьющаяся голубоватая лента - река Руза. Ломаная полоса по берегу - эскарп. Темно-зеленым очерчены леса. Черные точки на той стороне - минные поля. Некрутые красные дуги с обращенной на запад щетиной - наша оборона. Разными значками - видите, они тоже все красные - помечены окопы стрелков, пулеметные гнезда, противотанковые и полевые орудия, приданные батальону.

Линия, отмеренная нам, была, как известно, очень длинной: семь километров - батальону. Мы растянулись, как потом говорил Панфилов, «в ниточку». Даже в тот день, тринадцатого октября, я все еще не допускал мысли, что в районе Волоколамского шоссе лишь эта ниточка окажется на пути у немцев, когда они, стремясь к Москве, выйдут на «дальние подступы», к нашему рубежу.

Но…

Командиры рот сидели у лампы, помечая у себя на топографических картах минные поля.

Шел шутливый разговор - о тринадцатом числе.

- Для меня оно счастливое, - говорил лейтенант Заев, командир пулеметной роты, - я родился тринадцатого и женился тринадцатого. Что начну тринадцатого - все удается, что пожелаю - все исполнится.

У него была особая манера говорить. Он бурчал себе под нос, и не всегда было ясно, шутит он или серьезен.

- Что ж, например, вы сегодня пожелали? - спросил кто-то.

Все с интересом взглянули на худое, крупной кости, расширяющееся книзу лицо Заева. За ним знали способность «отчубучивать».

- Фляжку коньяку! - буркнул он и захохотал.

Вошел начальник штаба Рахимов. Он всегда двигался быстро и бесшумно, словно не в сапогах, а в чувяках.

- Товарищ комбат, ваше приказание выполнено, - сказал он обычным, спокойным тоном.

Я послал его с конным взводом в дальнюю разведку выяснить, далеко ли от нас идут бои. В штабе полка об этом не знали ничего определенного.

И вот Рахимов вернулся неожиданно быстро.

- Выяснили?

- Да, товарищ комбат.

- Докладывайте.

- Разрешите письменно? - спросил он, протягивая сложенный листок.

На бумаге были три слова: «Перед нами немцы».

Меня охватил холодок. Неужели вот он, наш час?

Умен, очень умен Рахимов! Узнав от часового, что я в блиндаже не один, он, перед тем как войти, доверил эти три слова бумаге, чтобы не произносить их вслух, чтобы ни видом, ни тоном не внести сюда страха.

Я поймал себя на том, что и мне хочется скрыть это сообщение от других, словно этим я мог сделать недействительной действительность - отстранить, оттолкнуть ее.

Я взглянул на цветную схему, увидел минные поля, реку, очерченную противотанковым отвесом, окопы, крытые четырьмя-пятью рядами бревен, пулеметы и орудия; представил еще одно: человека в шинели, бойца.

Я спросил по-казахски:

- Ты видел сам?

Рахимову я безусловно доверял и все-таки спросил.

- Да.

- Где?

- За двадцать - двадцать пять километров отсюда: в селе Середа и в других деревнях.

- А этот промежуток? Что там?

- Ничья земля.

- Ну, - сказал я по-русски, - ваше желание, Заев, кажется, исполнится: в наш адрес прибыло много фляжек с коньяком…

Все вопросительно смотрели.

- …и с ромом, - продолжал я. - Перед нами немцы. Рахимов, сообщите обстановку.

Рахимова выслушали молча, и лишь Заев буркнул:

- Вот и хорошо!

- Чего же хорошего? - спросил кто-то.

- А стоять лучше? Перестоялись.

Не спросив разрешения, в блиндаж вбежал мой коновод Синченко.

- Товарищ комбат! Генерал сюда идет… - громко зашептал он.

Я быстро надел шапку, поправил гимнастерку и кинулся навстречу.

Но дверь уже открылась. К нам входил командир дивизии генерал-майор Иван Васильевич Панфилов.

2

Я вытянулся и отрапортовал:

- Товарищ генерал-майор! Батальон занимается укреплением оборонительного рубежа. Командиры рот копируют схему минных заграждений. Командир батальона старший лейтенант Баурджан Момыш-Улы.

Панфилов спросил:

- Чрезвычайные происшествия были?

«Знает!» - мелькнуло у меня. Я ответил:

- Да, товарищ генерал. Трус, ранивший себя в руку, был расстрелян перед строем.

- Почему не предали суду?

Волнуясь, я стал объяснять.

Я говорил, что при других обстоятельствах я отдал бы его под суд. Но в данном случае надо было реагировать немедленно, и я принял на себя ответственность.