Сам же он - бортник. (3)
- Может медовухи? - вдруг спросил хозяин.
- Неси, если не жалко.
Вот только идти ни куда не пришлось, в горницу заглянула жена старика с бобовой похлебкой. Поставила чугунок на стол и посмотрела на мужа.
- Милая, принеси-ка нам медовухи, - проговорил мужичок, - той, что припасена для гостей дорогих.
Хозяюшка, ворча, вновь удалилась на кухню.
- Экая недовольная, - проворчал мужик.
Вернулась с кувшином. Посмотрела сердито на мужа. Забрала со стола пиво и ушла, по-прежнему ворча что-то себе под нос.
-Бабы, - вздохнул хозяин, - что с них взять. Вечно не довольны. Особенно когда в честной компании вздумаешь посидеть.
Ливень все продолжался и продолжался. Пришлось заночевать в избушке. Может и к лучшему. Где еще в лесу место для ночлега найдешь, а тут, по крайней мере, тепло. Вот только спать пришлось в сарае.
Шредер похрапывал, Онегин мирно дремал, Монахов был пьян в стельку. Даже опыт, полученный в монастыре, не помог тому остаться стоять на ногах. Шипицына тоже изрядно выпил, и было удивительно, смотреть, как капитан, пригубивший чуть-чуть, да денщик тащили того в сарай. Царевич же ворочался из стороны в сторону, казалось, что снится ему - плохой сон.
Пробудился Христофор Шредер оттого, что его за плечо теребил Онегин.
- Господин капитан, - прошептал денщик, - чужие!
- Где Алексей? - Первое, что спросил офицер, поднимаясь с пола.
- Спит царевич.
- Буди. Возможно, бой придется принимать, а нам сейчас лишняя шпага не помешает.
- Что верно, то верно господин капитан, - проговорил Онегин, - Шипицына разбудить мне так и не удалось. Спит, как младенец. Только храп стоит.
- Ну, и пусть спит. - Вздохнул Христофор, - втроем справимся.
На дворе стемнело. Ливень кончился. Золотарев, после того, как Яков Полонский отрапортовал о благополучном состоянии крепости, лично решил осмотреть бойницы. Андрей как-то сомневался, что те, в случае нападения неприятеля, долго продержатся. Вот и решил, прогуляться, прежде чем идти к семье, на крепостной вал. Осмотреть самолично бастионы, фашины.
Кутаясь в епанчу, меся ботфортами грязь, он стоял, разглядывая темный небосвод, что искрился мириадами звезд.
"Неисповедимы твои пути, господи - думал Андрей, разглядывая окрестности, - ну, кто бы мог подумать, что я буду вот так вот стоять на стене цитадели. Судьба штука такая. Еще семь лет назад, был простым бизнесменом, за тем в одночасье золотарем стал, секретный агент на таможне, боцманмат и вот теперь... Страшно подумать комендант Нарвы. Из грязи, так сказать, в князи. Вернее в графы, - поправил себя Золотарев. - Судьба. Вот и сейчас эта самая судьба, а может быть, и господь бог дает в руки возможность - оборонить сей славный город. Защитить его жителей от нового нашествия".
Вот только тут Андрей вновь испытал сомнение. А будет ли хорошо жителям города от действий его? Захотят ли они, чтобы Нарва по-прежнему находилась в руках русских? Не рады ли окажутся они, если государь московский Петр Алексеевич, сдаст город без боя? Эстонец на секунду задумался, и попытался вспомнить судьбу города в его истории. Вздохнул. Со знаниями истории, у него, как это он уже понял давно, были проблемы. Андрей даже вспомнил, как когда-то предложил сбрасывать бомбарды с воздушного шара. Тогда собеседник его, об ошибке его умолчал, а сейчас, когда в познаниях оружия этой эпохи он продвинулся, ему вдруг стало смешно.
"Ну, надо было такое сморозить", - подумал Золотарев, но вслух не произнес.
Вновь взглянул на окрестности и проговорил:
- Поздно, решение принято. Отступать некуда.
Андрей, будучи комендантом, утаил от полковников второе письмо Петра Первого, что пришло, за месяц до описываемых событий. В нем тот приказывал: вернуть шведам Дерпт и "Ежели тем довольны будут", то, не возвращая шведам Нарву, уплатить за нее денежную сумму. Но еще ли они на это не согласятся, то отдать и Нарву, "хотя б оную и уступить сего без описи не чинить. Оговорить сроки и другие условия. Единственный город, что стоило оставить за собой, по мнению Петра, был Санкт-Петербург. Да вот только Золотарев с этим ни как смериться не хотел, да и не желал. Вот отчего и послал царевича Алексея за помощью к Голицыну, в будущую столицу, а не к Меншикову в Псков.
- На свой страх и риск, - прошептал он. - На свой страх и риск. Надо будет в церкви свечку поставить!
Неожиданно ему захотелось попросить помощи у господа. Комендант скинул шляпу. Преклонил колено, несмотря на грязь, что была под ногами, и со слезами на глазах стал молиться. Никогда с самого тысяча семьсот четвертого года, тогда он впервые прибегнул к ним, его молитвы не были так усердны.