- Господин поручик, - проговорил курьер, обращаясь к царевичу, - вас к себе господин комендант вызывает.
- Прошу прощение, - проговорил Алексей, обращаясь к напарнику, - я надеюсь, нам удастся попозже продолжить наше занятие.
- Так точно, - молвил Шипицын, (тут надо заметить, что сие обращение ввел в крепости комендант, в память о прошлой своей жизни, да и к тому же, по мнению Андрея, это и звучало, чем какое-то хорошо ваше высочество), отсалютовал рапирой.
Царевич ответил ему тем же. Подошел к стулу, стоявшему возле стены, и взял кафтан. Знаком показал курьеру, следовать впереди.
Служивый развернулся и вышел.
- Приготовьтесь к бою, боцманмат, - проговорил Алексей уже в дверях. - Наш поединок еще не закончен. После встречи с комендантом, я вернусь и мы продолжим.
Обратим внимание, дорогого читателя, теперь на царевича. Ведь интересно знать, каким он стал сейчас, когда находился под влиянием не консервативных бояр, а человека рожденного в другое время.
Стоит отметить, что вместо вялого пессимистичного молодого человека, недовольного действиями Петра Алексеевича в отношении церкви и русских традиций, перед нами веселый молодой человек. Хорошо развит физически, сказались частые занятия гимнастикой, коим его надоумил граф Золотарев, отчего выглядел на удивление старше своих лет. Роста Алексей был среднего, явно пошел не в отца. Глаза карие и иногда казавшиеся наивными, но за всей этой наивностью, скрывался не дюжий ум. Кроме того, что еще недавно им были прочитаны заумные философские книжки, царевич почти во всем поддерживавший отца. За исключением двух вещей. Первое было связано со строительством города Санкт-Петербурга. Мальцу казалось, что место это не такое уютное, как казалось на первый взгляд. Вторым была страсть государя к ношению длинных волос или, если уж природа начала брать свое, парика. Как отмечал в своих записках венценосный отпрыск, именно такие волосы мешали во время нахождения на воздушном шаре. Во-первых, это было не красиво, когда волосы спадали, грязными клочьями, на плечи, а во-вторых, во время полета на Андларе, ветер частенько пытался растрепать их, вызывая тем самым небольшой, но дискомфорт. Будучи коротко стриженным, Алексей был вынужден, во время различных церемоний, довольствоваться париком, наподобие того, что носил князь Ижорский - Александр Данилович Меншиков. Вот и приходилось царевичу, когда его обычно вызывал к себе комендант, брать парик из рук своего денщика, и поспешно напяливать на голову.
Кто ожидал увидеть образ молодого человека, изображенного на портрете кисти Иоганна Готфрида Таннауера или некий вариант артиста Черкасова из фильма «Петр Первый», скорее всего был бы сейчас разочарован. У Андрея, как-то мелькнула мысль, что Эйзенштейну придется в будущем искать другого артиста на роль царевича. Он даже попытался перебрать кандидатов. Остановился на Николае Крючкове.
По коридору, следуя за курьером, они добрались до кабинета коменданта, но прежде чем войти, Алексей задержался в приемной. Адъютант обязан был, доложить о его прибытии. (Хоть Алексей и был царских кровей, но по званию уступал Золотареву, а субординация - прежде всего).
Здесь он заметил Онегина, глядевшего в окно. Тихо подошел к своему денщику, от чего паренек (ровесник царевича) вздрогнул.
- Что стряслось? - поинтересовался Алексей.
Онегин покосился на поручика и проговорил в полголоса:
- Не могу знать ваше благородие.
- Да ну тебя, - махнул рукой царевич, - ты должен знать все. Ты чай мои глаза и уши.
Если бы он, сейчас взглянул в лицо бывшего помора, то увидел, как его приятель покраснел, но Алексей этого не сделал. Правда, от взгляда царевича не ускользнуло, как тот вытянулся по стойке смирно.
- Исправлюсь ваше благородие. - Прошептал денщик.
- Исправишься, - хмыкнул царевич, хотел что-то еще сказать, но тут дверь открылась, и адъютант произнес:
- Комендант вас ждет.
Лешка поправил еще раз парик, одернул кафтан и вошел.
Андрей Золотарев стоял у открытого окна и смотрел на бастионы крепости.
- Плохи дела, Алексей, - вымолвил он, не глядя на царевича, - швед идет к Нарве.
Новость была не очень приятная, если учесть, что отроку еще ни разу не приходилось участвовать в боевых действиях. И если честно признаться, то и сейчас вряд ли кто-то позволил бы, чтобы жизнь венценосной особы была подвергнута опасности. Хоть ему на вид семнадцати лет и не дашь, но возраст есть возраст.
- Знаешь что, Алексей, - продолжил комендант, - тебя нужно отправить подальше с фронта. Желательно в Москву, да боюсь, что толку не будет. Так мы только одного зайца убьем, тебя спасем. А мне нужно, чтобы и другое дело провернуть удалось.