— Ничего, справим новый. Фрол доел окрошку, запил это все кваском и убежал.
— Ох, неслух, — вздохнула Евдокия.
— Сам таким был, — проговорил князь.
Женщина даже не поверила, видимо считала, что дети у бояр куда спокойнее. Князь лишь улыбнулся и молвил:
— Сам яблони с крестьянскими ребятишками тряс. Так, что яблочки падали на землю. А потом, пихали за пазуху и убегали…
— А у вас дети есть, Силантий Семенович? — поинтересовалась Евдокия.
— Увы, нет, — вздохнул князь. — Да и не женат я. Все времени не было.
— А у вас Андрей?
— Женат был, но детишек так и не завели.
— Почему?
— С начала хотел на ноги встать. Окрепнуть, а потом… — Тут Эстонец замолчал, не хотелось вдруг озвучивать, что его жена ему изменила, поэтому он молвил, — жена у меня умерла.
— Вы вдовец?
— Увы, да.
Евдокия печально взглянула на Андрея, Вдова понимала, как тяжело остаться одному. У нее вот муж в Белое море ушел, да так и не вернулся, но в отличие от Золотарева, у нее был сын, которому она готова была отдать материнское тепло. Дверь скрипнула, и на пороге появился Иван Рябов.
— Здорово ли ваше здоровье, на все четыре ветра, — произнес он уже знакомое приветствие.
— И тебе не болеть, — как-то автоматически ответил Андрей. Лоцман улыбнулся и подошел к столу.
— Не ожидал я вас тут встретить, — молвил он присаживаясь. — Вот Евдокию пришел проведать.
Женщина улыбнулась, встала и ушла. Вернулась с большой плошкой. Поставил ее перед кормчим, наполнила окрошкой. Потом пододвинула кружку с квасом.
— Князь Ельчанинов Силантий Семенович, сержант Золотарев, — представила их Евдокия, — два дня назад приехали к нам из самой Москвы. Иван Емельянович Рябов — помор, первый кормчий государя, — проговорила женщина.
Разговаривали обо всем. Лоцман поведал почти то же самое, что и Дмитрий Горожанин. Сказал, что шкипер вел беседу с матросом на иноземном языке. Когда Иван попросил Дмитрия перевести, тот сказал, что язык ему сей незнаком. Рассказал и то, как капитан предлагал поступить к нему на службу, и даже проводил его до кабака, где он пропустил чарку хлебного вина. Мог бы и больше, если бы не собирался зайти к Евдокии, что являлась его сыну Ивану — крестной.
Андрей слушал, и думал о том, как тесен этот мир. Кто бы мог предположить, что остановятся они с князем в доме Евдокии. А уж тем более не ожидал он встретить здесь, человека, судьбе которого была посвящена книга и даже снят фильм. Неожиданно для себя эстонец понял, что их с князем ожидает в ближайшее время. Вспомнилась вдруг атака шведов на Ново-двинскую крепость, и подвиг лоцмана, что сейчас сидел перед ним.
«А ведь он посадил на мель два корабля, — подумал Андрей, но тут же себя поправил, — вернее посадит».
Вот только в последнем отчего-то эстонец немного сомневался. Ему тут же вспомнилась фраза из другого фильма. На этот раз американского[38]. Звучала она приблизительно так: «История еще не написана, и мы пишем ее». Но Андрей тут же отогнал ее, сейчас он неожиданно понял, что его миссия сообщить князю Ельчанинову, капитан-командору, архиепископу и воеводе Прозоровскому, о предстоящем нападении шведов. В крайней мере он может стать катализатором, что ускорит события. Об этом он и сообщил Силантию Семеновичу, когда они остались вдвоем.
— Так, — проговорил князь, — а ты не ошибаешься?
— Боюсь, что нет. Флот на подходе к Архангельску. У нас еще есть время приготовиться.
— Возможно, ты и прав. Поэтому и появился шпион, чтобы выкрасть лоцмана. А ты не помнишь, как мы отстояли город?
Ответить Андрей не успел. Дверь скрипнула, и в горницу ввалился Яшка Кольцо.
— Виноват я князь. Очень виноват. Я упустил его князь, — громко проговорил он.
— Кого?
— Шпиона. Князь сплюнул на пол и сказал:
— Рассказывай.
Расставшись с Андреем Золотаревым на пристани, Яшка, стараясь не попадаться на глаза, последовал за моряком. Кто бы мог предположить, что это преследование оказалось бессмысленным. Если бы Кольцо догадывался об этом, то он бы более короткой дорогой добрался бы до кабака, где смог бы спокойно дожидаться иноземца. Но об том, куда именно спешит человек, трудно догадаться, отчего и приходится волочиться за ним на почтительном расстоянии.
Моряк открыл дверь питейного дома и вошел внутрь. Яшка постоял минут пять на улице. Сделал он так намерено: во-первых, чужестранец мог зайти на пару минут, и не очень то хотелось с ним столкнуться в дверях, во-вторых, ввалившись в кабак сразу же за ним, это опять же привлечь внимание.
Выждал. Подошел к двери и вошел в помещение. В зале было много народу. В основном они сидели кучками и пьянствовали. Среди присутствующих Яшка узнал несколько поморов, что встречал в городе. В дальнем углу сидели Иван Рябов и шкипер английского фрегата, который пытался напоить лоцмана. Правда, это у него не получалось. Кормщик пригубил чарку, поблагодарил капитана, после чего попрощался и ушел. В противоположном углу зала, Яшка приметил моряка. Тот сидел в компании пьяненького капитана коча «Святого Егория». Казалось, Ефим Дорач слушал иноземца, и все время кивал головой в знак согласия. Видимо чужестранцу удалось договориться, так как в руках у него мелькнула золотая монета. Шкипер проглотил слюну, взял монету, что-то проговорил и ушел, оставив моряка одного.
Яшка Кольцо решил, было, что сейчас иноземец, то же уйдет, и ошибся. Моряк и не думал уходить. Он заказал еще чарку вина.
— Смилуйся князь-батюшка, — взмолился стрелец, — упустил я его. Чарку испил, да вторую захотелось. Пока целовальник хлебное вино мне в чарку наливал, иноземец встал, да айда к дверям. Шмыг, уже на улице. Ну, я решил, что не дело это сразу выскакивать, ай, что неладное он учует. Пождал чуточку, а между делом чарку то испил, и то же на улицу. Глянь, а иноземец мой за угол сворачивает, я за ним. Так и шел до самого порта, а там, там он вместо того, чтобы на корабль свой идтить, прямиком к кочу, что мирно покачивался на волнах. Не успел я подойти ближе, как тот отчалил, видно ждал он супостата. Ну, я прямиком сюда.
— Тфу, ты черт, — выругался Ельчанинов, — какой от твоей слежки толк. Не узнал, о чем иноземец с лоцманом беседовал. Может, подкупал его, чтобы корабли злыдней шведских по Северной Двине к самому городку Архангельскому, по фарватеру привел. Это хорошо, что ты лоцмана признал, а вот, что иноземца упустил плохо. Где нам его теперь искать? Хоть коч узнал, как называется?
— На коче парус, на котором намалевана чайка.
— Не иначе «Святой Егорий». — Молвил Силантий Семенович. — Теперь мне все понятно. Иноземец договаривался о путешествии в глубь страны. Если в том лоцмане ты признал Ефима Дорача, то нет нужды подозревать, что он приведет шведов. А ты уверен, Яшка — что иноземец тот, ни с кем больше не разговаривал?
— Уверен.
— Ну, будем надеяться. — Произнес князь, и, повернувшись к Андрею, спросил, — На чем мы с тобой остановились?
Шестого июня прибыл гонец от Петра Алексеевича. Подтвердились слова Золотарева, тот привез известия, что в сторону Архангельского городка движется шведский флот. В тот же день, к князю-воеводе Прозоровскому были вызваны: капитан-командор Александр Ремизов, архиепископ Афанасий, таможенный целовальник Дмитрий Лапин, князь Ельчанинов, глава купечества Агрип Лушников, помор Семен Батуров, офицер Животовский и сержант Преображенского приказа Андрей Золотарев.
В просторном зале терема, принадлежащего воеводе, они сидели за длинным столом. Воевода Алексей Петрович Прозоровский разложил на столе карту акватории Северной Двины. Сам князь, подозрительно оглядел сержанта, вздохнул тяжело, понимая, что тот, как и Ельчанинов, играли сейчас не последнюю роль. Капитан-командор достал трубку, но прежде чем закурить посмотрел в сторону архиепископа, но тот отрицательно замотал головой.
Собравшиеся выслушали гонца. Вести были не радостные. Карл XII еще в марте подписал приказ о нападении, на русский город. И, скорее всего операция прошла бы в тайне, если бы сведение не поступили к послу, а уже из Копенгагена данные прибыли в начале мая в Москву.