— Мешки с песком бросай! — приказал тот, и уже начал срезать привешенные по бортам корзины мешки.
Благодаря этому шар поднялся вверх. Благодаря изменившемуся ветру сменил направление и полетел в сторону Северной Двины, в то место где она делала поворот.
— Нам бы до реки дотянуть, — прошептал эстонец. Вытащил подзорную трубу.
— Дотянем, — молвил он, посмотрел на племянника князя-воеводы и сказал, — как только полетим над водной гладью — прыгай. Тот удивленно взглянул на сержанта.
— Если низко полетим, — поправился Андрей.
Вскоре лес кончился и как раз вовремя. Шар стал снижаться, и уже стало казаться, что он вот-вот коснется водной глади.
— Прыгай, — проговорил Золотарев, вставая, держась за веревки на порт корзины (ту немного перекосило), прыгнул.
Ушел в воду с головой. Потом вынырнул. Рядом раздался хлопок, в речку нырнул Семен.
Между тем шар продолжал по инерции лететь, опускаясь при этом все ниже и ниже. Наконец он коснулся воды.
Андрей мысленно поблагодарил бога, что все прошло гладко, и поплыл к берегу. Только там, когда выполз на берег, эстонец потерял сознание. Очнулся он оттого, что его трясли.
— Kus ma olen?[52] — молвил Андрей, узнав Семена.
Второй раз Лёве разбудили, когда прибыл фенрик[53] Радде со шнявы. Карл глянул на него. Парик съехал, мундир потрепан, а от самого служивого так и несет гарью. На ногах еле-еле стоит, того и смотри, рухнет на пол каюты.
— Господин командующий, — молвил он. — Шнява и галеон «Фалькен» посажены на мель. Русский шкипер предал нас, а его паренек солгал на счет обороны.
Командор отпустил Радде. Оставшись один, он опустился на кресло. Предстояло решить, как поступить в сложившейся ситуации. С одной стороны непонятные русские шары, что были видны на горизонте, один, правда, понесло в сторону материка, но это ничего не меняло. С другой Карл XII который явно поставил перед ним задачу овладеть русским городом, а тем самым отобрать у московитов единственный выход в море. С третьей стороны два его парусника сели на мель, а единственный лоцман, даже взяв деньги — предал.
С одной стороны нужно было идти спасать парусники, но с другой, его лоцманы не знали корабельного пути. Выход пришел сам собой, командор вызвал к себе лейтенантов Анкарройтца и Мурену. Приказал тем взять с собой солдат и отправиться с ними туда четырьмя шлюпками на подмогу.
Когда лейтенанты хотели, было уже уходить выполнять приказ, задержал на пару минут лейтенанта Анкарройтца.
— Если шнява и галеон разбиты настолько, — молвил Карл Лёве, опуская глаза в пол (приказ был очень ему не приятен), — что их нельзя спасти. Попытайтесь мой друг снять с них все, что удастся, а затем наши парусники сжечь.
Лейтенант кивнул и ушел. Командор тяжело вздохнул. Когда придется реляцию, решил он, то, не о каком русском Рябове упоминать не будет. Пусть его обвинят в чем угодно, а не в глупости, которую Карл волей случая совершил, поверив лоцману.
Юхан Ален разглядел четыре шлюпки, шедшие под парусами от «Варберга». Выругался. Не этого он ожидал. Когда пришедший в себя капитан Вахтмайстер обстреливал русскую крепость, уже из легких орудий, командор вместо того, чтобы идти оставшимися парусниками на помощь, посылает четыре шлюпки.
Вахтмайстер оказался тут как тут. Выхватил из рук лейтенанта подзорную трубу и посмотрел на подмогу и то же выругался.
Русские стреляли, и казалось, что еще немного и шнява вспыхнет. Капитан плюнул с досады и вернулся к артиллеристам. Скинул с себя пропотевший камзол и занялся работой наводчика. Несколько точных выстрелов и в бастионе образовался проход. Туда бы десант, а где его взять, когда всего четыре шлюпки. А в них от силы шестьдесят солдат. Перебьют их, вон сунулись на остров, а там мужики. Здесь же кроме мужиков еще матросы, солдаты, монахи — люди, на святыни которых покусились, а такие любому горло перегрызут.
У трапа забил барабан. Вахтмайстер пожал плечами — зачем. Махнул рукой пушкарю.
— Продолжай стрелять, — приказал и направился туда.
На палубу поднялись два офицера. Оба в чистых мундирах. Такие пороха еще не нюхали. Командор явно рисковал, посылая их.
— Ну? — Прокричал им капитан, приближаясь. — Где фрегаты? Мы тут гибнем, а командор высылает нам четыре шлюпки! Не ужели он считает, что этого хватит для победы?!
— Мы присланы… — начал, было, лейтенант Мурена (его Вахтмайстер узнал). Правда, вновь прибывшему договорить не дал:
— Лучше берите солдат, да к пушкам. У нас людей мало, и каждый сейчас на вес золота…
— Капитан вы не дали договорить, — молвил второй офицер. — Командор приказал, если парусники разбиты на столько, что их не спасти. Снять все, что можно! А корабли сжечь.
— Сжечь! — вскричал Вахтмайстер.
— Сжечь. — Заверил его офицер, — я так понимаю, что четырьмя шлюпками нам это не удастся. Да и корабль горит.
Лейтенант Анкарройтц оказался прав. Шнява пылала — русские сделали свое дело. Лейтенант Юхен Ален пробежал в сторону юта и дал приказ горнистам играть отход. Те подняли трубы к небу, но в свисте пламени трудно было расслышать сигнал.
Между тем пламя начало лизать бушприт галеона. Матросы на нем уже и не думали о спасении судно. В спешке они садились на шлюпки. И теперь подняв паруса, пытались выйти из сражения.
Между тем капитан Вахтмайстер молчал: он слушал, как грохотала русская батарея.
Мурена дал сигнал рукой, и вот Ален и Анкарройтц тащили своего капитана к шлюпке. И вскоре они отходили под едким дымом прочь от оставленных кораблей.
Генрих Рифлей (один из семи англичан, что согласились участвовать в обороне крепости) неспешно шел по выносному валу, покуривая трубку. Остановился у старенькой пушки, названой в честь лесного животного «Волк», той, что еще со времен отца Петра Алексеевича сюда была привезена. Засучил рукава обгорелого кафтана, обнажил сильные белые, поросшие рыжим пухом руки. Приказал подручному пушкаря, что остался во время сражения с орудием один на один (напарник его убит был), банить ствол. Тому лет вон восемнадцать стукнуло, и не обучил его товарищ прицельный огонь вести, так и сидел бы у «Волка» взявшись за голову и в растерянности. А тут иноземец, на вид важный и явно умевший обращаться с пушками. Тот приказал, а подручный тут же вскочил, схватил банник, потом подал картуз с порохом, затем ядро. Рифлей все сделал сам. Прицелился, выждал, потом сам себе скомандовал: пли! — вжал фитиль в затравку. Ядро с визгом пробило обшивку корабля.
Подручный окатил ствол уксусом, и уже начал готовить второй заряд. Генрих же выпустил в воздух колечко дыма, произнес:
— Ошень добрий пушка!
Где-то в глубине крепости, у креста заложенной церкви монах служил панихиду. Несколько старух стояло возле него, держа в руках свечи.
И складывалось такое ощущение, что длившееся уже более двенадцати часов сражение никогда не кончится. Капитан-командор даже за голову схватился, отчего треуголка соскочила и упала на землю. Было видно, как на помощь шведам шли четыре шлюпки. Но ситуация изменилась кардинально, это Ремизов разглядел уже в подзорную трубу. Прибывшие на помощь офицеры, уговорили капитана шнявы, покинуть парусник.
Еще несколько точных выстрелов со стороны крепости, и вот экипажи шведских кораблей, уже удирали из устья Северной Двины.
— На абордаж! — скомандовал Ремизов, когда солдаты под командой все того же Георгия Животовского побежали к карбасам. — Сохранить корабли. — Прокричал капитан-командор им вслед.
Животовский повернулся и отсалютовал саблей. Запрыгнул в карбас, который тут же был двумя солдатами оттолкнут от берега. Вскоре над шнявой, а затем и галеоном взвился русский флаг.
— Виктория! — Прокричал Ремизов, делая выстрел из пистолета в воздух.
Ельчанинов дожидаться окончания сражения не стал. После того, как пропал из поля зрения второй шар, он дождался когда его спустят на землю. Потом подскочил к Ивашке и, взяв его за полы кафтана, произнес: