Архив личной жизни – помост бесконечности, если вы наведёте там порядок. Говорить о скуке скучно. Какая разница, почему отпечаток на брюхе заплывшего столетия такой же, как и тысячу лет назад. Зачем считать искомое, если есть дано. К чему осуждать бестолковость за её желание самоутвердиться. Человек постоянно чем-то занят, и всё во имя разработки вечного двигателя. Безостановочный круговорот настолько неинтересен, что даже фразы обрываются на первой букве. Ваша инставечность настолько обширна, что разговор о ней превращается в абсурд. Поэтому мой собственный акт скуки объявляется завершённым (скорее – разорванным, как надежды в соцсетях), потому что культивация в прямом эфире вечности не делает жизнь уборщицы за кулисами легче, как и не разгоняет скуку в её голове.
XII
Когда мы получали дипломы, я снова вспоминал тебя. Выпускной, по-глупому счастливые лица, алкоголь, еда, дом у реки. Твои сообщения на рассвете и моя сердечная метаморфоза. Скоропостижность моих бледно-розовых сновидений, излучающих то непоколебимую силу, то непозволительную слабость. Со мной произошло нечто хуже, чем катарсис – его аффективное желание продолжения, несмотря на то, что и само озарение было более чем неожиданным. Но вот она – наша первая встреча. Я будто убежал из зоопарка и первое, что увидел в настоящем мире – ты. Я потерял равновесие, потерял все доступные мне плоскости, а также необходимые координаты. Моя клетка, моя психопатическая рамка выживания, моя грубая интроверсия. Корни неискушённой метафизики, плоды провинциальной экзистенции. Ты права, я очень странный. Я такой странный, как улыбка без кота.
Сотни напрасных эпитетов, и всё же – мои солнечные зайчики умирают на закате. Ты – мой карандаш и моя укрпечать. Богоподобная дева в книжном платье, творец архитектуры, образ назидательный. Угнетающая мысль, отрадная бесконечность, оттенок обугленных щёчек. Гамма пронзительных чувств, красный цвет беспардонной общины. Хорошая девочка, театр драмы, спектакль милосердия.
Галактион вошёл в комнату, быстро сбросил с себя одежду, словно она ему противна и упал на свою кровать, уставив взгляд в пыльное окно.
«Надоело, – произнёс он устало. – Вся эта бестолковая работа ради выгоды. Мы все проститутки, тебе так не кажется?». Я что-то сосредоточенно высматриваю на экране ноутбука. «Возможно. Что ты имеешь в виду?». Галактион вдавил своё лицо в подушку и глубоко вздохнул. «Да, продаёмся мы. Всё можно купить. И мы готовы на всё, только бы получить хорошее вознаграждение». Давно уже принято не озвучивать вещи, понятные каждому. Но люди почему-то продолжают их обсуждать, хотя от этого формируется только дефицит фантазии, но никак не рутины. «Скорее, в любом ремесле есть сутенёр, – я наконец отложил ноутбук на стол. – Соответственно, проститутки тоже». Кому как не студентам обсуждать их работу. Мы, в конце концов, такие же, когда бегаем с зачёткой тёмными этажами университета, в надежде, что угрюмый доцент разделит нашу позицию относительно повышенной стипендии.
«Начальник этот, – Галактион никак не мог задремать. – Постоянные требования, будто я лошадь, а не человек». Пусть даже и лошадь, почему некоторые формы насилия узаконены и не называются насилием? «Знакомо, – я насыпал рис в тарелку. – И вечный поиск нужного человека». Любого человека можно заменить – вопрос только в том, насколько дешевле это обойдётся.
И эти доводы в пользу эффективности – подходящим тебе человеком может оказаться тот, кто лучше всех, например, чинит стиральные машины или рисует пейзажи акварелью. Только при этом, он может быть человеком, что верит в коммунизм и весит двести килограммов. Одобришь это? Но ведь он лучше всех делает то, что тебе нужно. Или человек, который во всём тебя поддерживает и понимает, но при этом он родом из страны, народ которой считается главным врагом для тебя. И любая мера «подходящего», где за тебя примут решение личные факторы, обусловленные природой, средой, страной, галактикой.
«Ты начальнику говоришь, что так делать не практично, а он отвечает – это выгодно, – Галактион продолжает возмущаться». «Он твой начальник, помни об этом, – я уже ем рис на кровати. – Он не открыт для диалога с таким, как ты». «Ну да. Скажет мне красить ванную в чёрный цвет – я покрашу. Скажет поменять телефон, который ещё проработает пять лет – я поменяю. В этом случае для него важно придерживаться модных тенденций либо тешить самолюбие».
«Знаешь, что мне приснилось вчера ночью, – Галактион вновь передумал засыпать. – Я менял своё сердце на шиномонтажке. Чушь какая». «Тебе нужно меньше работать, – я так ответил, будто это возможно». «Жду не дождусь, когда буду играть на пианино. Эх. Там меньше платят». «Зато ты счастлив». Галактион отвернулся к стене и в очередной раз проспал полдня, чтобы потом ночью играть попсовые мелодии оголтелым толстосумам.