Я до сих пор не понимаю тех августовских порывов – моё нежелание прийти к тебе на день рождения, отказаться быть рядом в столь важный момент для тебя. Наверное, не хотел видеть тебя другой, исполняющей непривычную роль, играющей в тон поклонникам. Почему-то воображаю, что ты со мной другая: некая неполноценная фантазия одиночества. Может быть, я просто неуверенный в себе человек, когда случаются действительно важные события. Эта ловкая способность всё проморгать – так прошли все сознательные годы. В кругу товарищей, надеюсь, ты была счастлива, а вот я в тот день не придумал ничего лучше, как написать глуповатое стихотворение. Не представляю, что может вызвать его прочтение у тебя – просто прими эти зависимые рифмы, будто я не веду себя с любимыми мной людьми как последний в Галактике эгоист.
A.
Страна стихотворенья, страна лазурных снов.
Пристанище мелодий, уют гранёных слов.
Безликое творенье дождливой наготы.
Дыхание прохлады невинной чистоты.
Рождение иллюзий, грёз узорный сплав.
Земля любви безбрежной, романтики состав.
Младенца откровение, родной души очаг.
Тепло семейной мысли, воспоминаний брак.
Черты волшебной девы, нежности восторг.
Богоподобный запад, женственный восток.
Перламутровые губы, шёлковая грудь.
Сердца серебро, капилляров ртуть.
Страна хрустальных чисел, страна мифичных дней.
Мерило бесконечности, мечта планеты всей.
Пшеничные портреты, золота эфир.
Солнечные локоны, очей живой сапфир.
Равнины лихолесья, радужность холмов.
Одиссея пилигримов, королевство пустяков.
Там вымысел созвездий опережает час.
Там физика дистанций соединяет нас.
Страна драматургии, театр бытия.
Ристалище искусства, художества возня.
Расчисленные маски прорвы человек.
Благолепные движенья, запечатлённые навек.
Страна стихотворенья, страна поэм и строф.
Адажио без клавиш, эрос катастроф.
Обилие наречий, местоимений зной.
Апофеоз пространства, где я дышу тобой.
XIX
Сцена – пристанище одиноких, потерянных людей. Там чувствуешь себя в центре внимания, там ловишь сотни ожидающих чуда глаз, сотни засаленных лиц, килограммы макияжа, возглас восторга, фальшь признания. Хотя с того момента, как ты и твоё величество снизошло к нам, зевакам, сцену я полюбил – не то, чтобы во всех амплуа (театр, оперу, балет – я всегда обожал), но ту часть, ответственную за безобразие. Иначе не назовёшь – глупенькие песенки нынешнего века, характерные им блудливые танцы, жажда популярности, кровь из носу желание похвалы. Те же атрибуты в любом деле, что касается сцены. Театр, хотя бы в консервативных формах, лишён присущего медийности срама и, что главное, отчаянных попыток всю эту безнравственность выдать за нормальность.
Красный цвет беспардонной общины – чтобы ещё мог значить оттенок твоего страстно-прекрасного платья. Гамма пронзительных чувств, вдохновение и соплежуйство – симптомы ненавязчивой влюблённости. Ты что-то выразительно рассказываешь со сцены, но я ведь знаю, что это пустяки, мелочь – это лишь очередной выхлоп маскарада, очередная искусственная запечатлёность твоей молодости. Останься на мгновение настоящей – отвернись от зала и сделай что-нибудь а-ля-хичкоковское. Сними с хрустальных пальчиков лёгкие босоножки – и брось ими в того, кто слишком пристально рассматривал твоё расчудесие. Или расскажи всем нам типичную девичью историю, в которой будет чрезмерная эмоциональность и тот же юный артистизм, сопровождающий сам себя маленькими капельками, застывшими на румяной щеке.
Бесчисленное количество раз оголтелый рот исполнял дифирамбы в честь идолов сцены. Парадокс, шутка ли, но голоса лишены обе стороны. Я не знаток грациозных мелодий и, тем более, не их ценитель. То, что люблю классическую музыку – это не повод считать меня снобом. Более того, ипостась музыкального гроссмейстера мною не сыграна, но слушать скрип из глубины безвкусицы, лязг зубной эмали, а также ритм пьяного боцмана, мохнатой рукой, словно медиатром, играющего на безымянном инструменте, невыносимо до уровня любви к отечественному речитативу. Каждый человек имеет право выразить свои переживания или радость в форме искусства – только не нужно изображать свою сущность в бесконечном. И первое, и второе может обзавестись границами.