Вершиной лирического постижения и воплощения духа коктебельского пейзажа в поэзии Волошина мне представляется заключительный сонет цикла «Киммерийские сумерки».
Иногда говорят, что Волошин холодный, головной поэт. С этим трудно согласиться, особенно имея в виду его киммерийские циклы. Лирика человеческих взаимоотношений действительно занимает относительно мало места в поэзии Волошина. Эмоциональные заряды своей души он направлял, однако, на другие темы, и, в частности, в лирике природы раскрываются его глубоко личные переживания.
В этой связи возникает необходимость коснуться известного вопроса о влиянии, оказанном на М. Волошина поэзией французского поэта-парнасца X. М. Эредиа. В отношении формально-поэтических средств это влияние вполне очевидно. Как мастер сонета, умевший вложить в эту лаконичную форму значительное по смысловому объему содержание, Эредиа был образцом для молодого Волошина. Волошин блестяще перевел два сонета Эредиа («Бегство кентавров» и «Ponte Vecchio»); обращение к темам греческой мифологии также является моментом, сближающим творчество этих поэтов.
Однако воссоздание образов античности у Волошина является своим особым, оригинальным, непохожим на изысканно-холодные поэтические миниатюры Эредиа. Для Эредиа сюжеты античного мира, средневековья, Возрождения были литературным материалом, из которого он со вкусом выбирал темы для своей безукоризненно красивой, но бесстрастной поэзии. Воссоздавая в каждом из своих сонетов черты определенной эпохи, увиденные сквозь мимолетность и единичность выбранной ситуации, Эредиа всегда оставался наблюдающим извне. Отсутствие лирического «я» в его поэзии контрастирует с использованием такой традиционно-лирической формы, как сонеты. Этой контрастностью еще сильнее подчеркивается бесстрастная описательность его поэзии.
Совершенно иным был подход к древности у М. Волошина. В его пейзажной поэзии перед нами не многообразие сюжетов и мотивов, почерпнутые из сокровищницы античной культуры, но по существу только одна тема — тема Киммерии. И эта тема была для Волошина глубоко личной, внутренне пережитой и заново переживавшейся на протяжении всего творческого и жизненного пути. Образ древней Киммерии был создан им как сплав исторических и романтических представлений о далеком прошлом крымской земли с лирическим переживанием, порожденным необычайно острым эстетическим восприятием природы этой земли, земли, на которой он жил и с которой навсегда связал свою судьбу.
В образе Киммерии для Волошина органически сливались темы природы и истории с темой человека. И этим человеком были не какие-либо персонажи античной истории, но было его собственное лирическое «я» — «я» человека, жившего на земле, овеянной историческими воспоминаниями. Именно поэтому киммерийская поэзия Волошина глубоко лирична и эмоционально действенна.
Внутренним волнением пронизаны строфы стихотворения «Полынь», открывающего цикл «Киммерийские сумерки».
До боли острое переживание единства с природой звучит в его обращениях к коктебельской земле, в холмах и скалах которой навеки застыли следы вулканических катаклизмов — «земли отверженной застывшие усилья»:
65
Посредине Коктебельской бухты прежде виднелась высокая скала белого цвета, похожая издалека на парус — вечный, неподвижный парус. Эта скала была разбита зимними бурями в год смерти Волошина (1932). В настоящее время от нее осталась груда камней, не сохранившая былой формы.