Примечательно, что Белый подчеркивает родство с Волошиным в переживании важнейшей для него темы — темы России. В миросозерцании Белого этой поры, оформившемся под определяющим воздействием событий мировой войны и революции, Россия — «жерло, через которое бьет свет заданий грядущего человечества»[159]. Приятие революционной России было обусловлено у Белого и тем, что он ощущал в событиях, совершающихся у него на глазах, предвестия духовного обновления и преображения мира, грядущей «революции духа». Сходным образом, хотя и более сложно и неоднозначно, отнесся к революции и Волошин. Он не мог оправдать революционного насилия, в событиях гражданской войны видел прежде всего разгул стихийных сил, воскресивший дух Разина и Пугачева, — впрочем, как и многие другие литераторы в те годы — от символистов до молодых советских писателей. Россия, какою она предстает в поэтическом сознании Волошина и его историософских построениях, объединяет в себе святость и святотатство, величие и низость, дурное наследие сотен лет «тупых и зверских пыток» — и стремление к идеалу, гармоническому мироустройству. В конечном счете путь революции, по убеждению Волошина, закономерен, неизбежен и необходим, только через современные потрясения возможно грядущее преображение России:
Осмысливая разворачивающиеся вокруг катастрофические события, Волошин действительно был убежден, что «в каждом Стеньке — Святой Серафим»[161], — за конкретными историческими действиями он узнавал провиденциальное действо, неотвратимый «замысел предвечный», и этой твердой позиции оставался верен в самых сложных и опасных политических условиях. «Те, кто знали его в эпоху гражданской войны, смены правительств, длившейся в Крыму три с лишком года, верно запомнили, как чужд он был метания, перепуга, кратковременных политических восторгов»[162], — вспоминала Е. К. Герцык, постоянно общавшаяся с Волошиным в то время. В стихах революционной поры Волошин провидел за жестокой реальностью гражданской войны, террора, разрухи возрождение новой, прекрасной России: «России нет — она себя сожгла, Но Славия воссветится из пепла!»; «Истлей, Россия, И царством духа расцвети!»[163]. Волошин мог познакомить Белого и с фрагментами своей поэмы «Россия», над которой он работал в 1923—1924 гг. В ней поэт прослеживает основные вехи русской истории, обнажает приметы многовекового российского деспотизма, пытается высказать
Три с половиной месяца в Коктебеле[165] были для Андрея Белого временем хорошего отдыха и плодотворного общения с писателями, учеными, деятелями искусства, жившими в доме Волошина. Известно множество колоритных эпизодов коктебельской жизни этого лета. Белый участвовал в различных литературных «играх», в стихотворных конкурсах: он возглавлял жюри, определявшее лучшее стихотворение из написанных на заданную тему, в конкурсах участвовали Волошин, Брюсов (за несколько месяцев до смерти гостивший в Коктебеле), Шервинский, Адалис и другие. 17 августа, в день именин Волошина, Белый и Брюсов устроили юмористическое представление — «кинематограф». В письме к Иванову-Разумнику от 8 дек. 1924 г. Белый писал о коктебельских досугах: «В общем жизнь была — напряженная, хотя и было нечто, на чем все отдыхали: купанье, игра в мяч и всякие дурачества (танцевали фокстрот, устраивали джаз-банд) — вплоть… до…: коллективного кинематографа (в день рождения Макса) с инсценировкой Шервинского, в которой Валерий Яковлевич (покойник) блистательно сыграл „капитэна“ Пистолэ-де-Флобера, начальника Африканской французской фортеции (в Сахаре); я играл роль полубомбиста, полумошенника Барабулли; и В. Я., исполняя роль наших жизненных отношений, с большим пафосом меня арестовал и посадил в тюрьму»[166].
160
Из стихотворения «Заклинание (от усобиц)» (Коктебель, 1920). —
163
165
Жизнь в доме Волошина в авг. 1924 г. подробно описана Л. П. Гроссманом в очерке «Последний отдых Брюсова» (Леонид Гроссман. Борьба за стиль. Опыты по критике и поэтике. — М.: Никитинские субботники, 1927, с. 286—296). См. также: Остроумова-Лебедева А. П. Автобиографические записки. — М.: Изобразительное искусство, 1974, т. 3, с. 53—71; Мануйлов В. А. Указ. работа, с. 458—474. В очерке «Дом-музей М. А. Волошина» Белый определяет гостей, живших у Волошина летом 1924 г., как «единственное в своем роде сочетание людей»: К. Ф. Богаевский, Е. Г. Полонская, С. В. Лебедев, А. Е. Адалис, М. М. Шкапская, Г. А. Шенгели, С. В. Шервинский и многие другие (Звезда, 1977, № 5, с. 189—190). Среди гостей Белый упоминает и поэтессу Николаеву: это не Елена Александровна Николаева (Ранова), как нами ошибочно указано в примечаниях к публикации этого очерка (с. 190), а, по всей вероятности, Евгения Константиновна Николаева.