Только я раскрыл ноутбук, как услышал грохот в комнате Людмилы Петровны. Я даже вздрогнул от неожиданности потому, что и думать забыл, про нашу квартирантку: полдня с её фронтов не было слышно ни звука. А теперь я отчётливо слышал, как одна за другой в её комнате бились, сначала ваза, потом какие-то хрупкие столовые приборы. Совсем сдурела, подумал я, но ноутбук закрыл и вышел в коридор, послушать, что же такое взбесило и вывело из равновесия нашего усатого тирана. Если она выйдет, сделаю вид, будто направился в туалет, подумал я и с улыбкой на лице стал прислушиваться к звукам, доносившимся из-за закрытой двери. Какое-то время наступила тишина, потом раздался сдавленный крик, будто человек из последних сил стянутого горла пытался кричать. Вопль был таким неожиданным, что, резко похолодев всем телом и душой, я подпрыгнул на месте.
- Помоги! - уже хрипела Людмила Петровна, видимо, обращаясь напрямую ко мне, в какой-то судорожной агонии, забыв моё имя.
Недолго думая, я буквально вынес кулаком закрытую на щеколду дверь хозяйки квартиры, и, оказавшись в её комнате, увидел уж через чур сюрреалистичную картину. Сначала мне показалось, что Людмила Петровна, словно Дэвид Копперфильд сама собой зависла в воздухе. Но потом я всё понял. Вокруг её шеи были обмотаны спутанные, чёрные волосы, длинная их копна уходила вверх, под потолок, перебрасывалась через трубу, и такой же блестящей, натянутой словно струна, полоской устремлялась вниз к окну и скрывалась за подоконником. Таким образом, Любовь Петровна была словно подвешена на верёвке из волос, которые стягивали её шею. Лицо женщины, и без того не сильно прекрасное, напоминало смятую бумажную маску, - до того оно перекосилось. Кожа побагровела, глаза закатились - зрачков не было видно, а вены на шее так набухли, что, кажется, ещё чуть-чуть и лопнут, забрызгая тёмной кровью всю квартиру, прекратив мучения хозяйки. Она болтала ногами, билась в истерике, руками ухватившись за тёмную копну волос. На полу были разбросаны осколки разбитой вазы и тарелок. Поодаль, на старом ковре валялись три розы, бутоны которых блестели от капелек воды. Я навсегда запомнил эту картину и теперь вспоминаю её, словно увидел всё это в прокуренном кабаке, сквозь сигаретную дымку.
Увидев всё это, я и сделал только, что вскрикнул и остался стоять на месте, в глубочайшем приступе шока. Какой бы сволочью не была Людмила Петровна, даже она не заслуживала такой смерти. Смерти от чего? От непонятно откуда оживших волос, в которые словно сам дьявол вселился. Потом, будто кто-то щёлкнул пальцами у меня над ухом, я встрепенулся и заметался по комнате, ещё не зная, что именно мне нужно. Благо, на прикроватном столике стояла небольшая металлическая коробочка со всяким хламом, в ней я увидел огромные портные ножницы и, выхватив их, зачем-то прижал к груди, снова широко-раскрытыми глазами наблюдая жуткую и в то же время странную картину. Потом второй щелчок, и я помню, как не без страха очутился около бьющегося в конвульсиях тела, подвешенного над землёй. Хрипы становились всё тише, взмахи ногами не такими мощными, как секунд десять назад, а из носа, я заметил, стекала алая струйка крови. Я стоял около натянутой копны волос и буквально чувствовал, как вибрирует воздух, соприкасаясь со зловещими волосами.
Медлить было нельзя. Зажмурив глаза, я вонзился ножницами в широкую струну волос, но всё, что я почувствовал, как мои руки завибрировали, а ножницы непонятной силой завернуло в дугу, а потом и вовсе сломало их напополам. Я сделал шаг назад и заорал в отчаянье, прижался к холодной стене, попутно наступив на осколок вазы и порезав ногу. Снова находясь в ступоре и сковавшем меня страхе, я наблюдал последние секунды жизни Людмилы Петровны. Сначала вдоль тела повисла одна её рука, потом вторая, ещё немного покачавшись и замерев. Глаза так и остались быть широко раскрытыми, смотря куда-то сквозь все стены дома в одинокую и холодную вечность. Рот был приоткрыт и уже совсем не хрипел. Теперь Людмила Петровна не выдавливала сквозь отверстия лица воздух. Воздуха в лёгких не осталось и никогда уже не будет в них. Тёмно-красное лицо, струйка крови под носом и вылезшие из орбит глаза, - вот мои последние воспоминания о нашей квартирантке, Людмиле Петровне. Я бы так и остался, прилипнув у стене, смотреть на эту ужасную картину. Но волосы, сделав своё дело, ослабили хватку, и грузное тело женщины с диким грохотом упало на пол, свернувшись в какой-то неестественно позе. Этот шум разбудил меня и сорвал оковы с моих конечностей. Я лишь на секунду посмотрел на повисшую через трубу копну волос, подёргиваемую ветром, будто и не было в ней той вибрирующей грубой силы, а потом в панике кинулся бежать из этого проклятого дома, даже позабыв нацепить кроссовки.