— Я тогда повешусь, — усмехнулся я.
— Женщины не стоят того, чтобы из-за них лишать себя жизни, — философски заметила Варя. — А мужчины и подавно. Я где-то читала, что теперь женщины чаще бросают своих мужей, чем мужья их.
— Как твои-то дела? — перевел я разговор на другое.
— Я ведь умная, вся в тебя, па… — засмеялась она. — Удивительно, почему я не круглая отличница? Англичанка говорит, мол, у меня наследственные способности к иностранным языкам, а в девятом классе вывела годовую четверку.
— А в аттестате что у тебя?
— Пятерка, у меня в аттестате зрелости почти все пятерки.
— Почти?
— Четверки по алгебре и геометрии… Я ведь не люблю математику, как и ты.
— Математика… — сказал я. — Когда это было?
— Ты часто влюблялся? — вдруг спросила она.
— Вот оно что… Кто же он?
— Кто-нибудь должен же быть? — Варя скосила глаза на меня. — Так уж мир устроен: рано или поздно она встречает его или он ее… Или бывает по-другому?
— Рано ты его встретила, девочка, — сказал я.
— Поздно, папа, поздно… — рассмеялась она.
Вот он, тот самый момент, которого я ждал и боялся больше всего. Варюха красивая девочка, рано сформировавшаяся, и то, что она могла понравиться, не удивительно. Но мне, ее отцу, была сама эта мысль неприятна! Одно дело, когда у тебя сын, а дочь… Кто-то будет ее целовать, обнимать, и этот кто-то, возможно, будет ей дороже меня, отца. Не наверное, а наверняка! Все я понимал, но ничего не мог поделать с собой. Уже в седьмом классе мальчишки бегали за Варей, бывали у нас дома, писали ей и записки, хотя она сейчас утверждает, что влюбленные школьники записками не обмениваются. Все раньше было несерьезным, а теперь? Что даст этот человек моей Варьке? Счастье или горе? Моя дочь не была влюбчивой, хотя нравились ей многие, даже мои знакомые. Возраст не смущал ее. Варю привлекали к себе умные люди, много знающие. Когда у меня бывали дома приятели, она примостится где-нибудь в уголке и слушает наши мужские разговоры. Оля Первая не выдерживала и уходила в другую комнату, а Варя никогда добровольно не покидала наше общество. То, что она нравится, — это полбеды, но вот если ей кто-либо понравится?..
— Он не мальчик…
Нехорошее предчувствие легонько кольнуло сердце.
— Он женат, и у него сын Вадик, — продолжала казнить меня Варюха. — Живет в доме напротив, у него мощная двухцилиндровая «Ява», кажется, он гонщик. Шлем у него красно-голубой, синий шарф развевается за спиной…
— Супермен на мотоцикле, — пробормотал я.
— Зовут его Геннадий, а как меня звать, он не знает. Не знает и того, что нравится мне.
С моих плеч будто гора свалилась! Значит, они не встречаются и гонщик не морочит ей голову. Ну, а эта детская романтическая влюбленность сама собой пройдет.
— Мне иногда хочется подойти к нему, когда он выводит из металлического гаража свою бордовую «Яву», и попросить его, чтобы он разрешил мне сесть на заднее седло, и умчаться с ним хоть на край света!
— Надеюсь, у тебя ума хватит не сделать этого, — сказал я.
— Один раз я подошла к нему и по-английски сказала, что он мне нравится… Он засмеялся, крикнул: «Нихт ферштейн!» — и с треском укатил.
— Слава богу, что он не понимает по-английски, — сказал я.
— Я и по-русски могу.
— По-русски не надо, — заметил я. — Он тебя не правильно поймет.
— Я давно заметила, что многие мужчины довольно-таки туповаты, — доверительно сообщила Варя.
— Мужчины придерживаются совсем иного мне ния, — вступился я за мужчин.
— Куда подевались храбрые рыцари, благородные принцы?.. — вздохнула дочь. — Остались в старых сказках?
— Вместе с прекрасными принцессами и добрыми феями, — заметил я.
— Что ж, придется выбирать себе суженого из того, что есть, — задумчиво произнесла Варя.
Потом, гораздо позже, я вспомнил эти ее слова, которым вначале не придал ровно никакого значения.
В туфли попал песок, я присел на вытащенную из воды лодку и разулся. Варя стояла передо мной и, засунув большие пальцы в кармашки джинсов, покачивалась на ногах. «Ничего не поделаешь, — размышлял я. — Выросла, пришла ее весна. За неимением принца, сначала влюбится в какого-нибудь мотоциклиста, потом в автомобилиста… Будут твою родную дочь, Шувалов, незнакомые мужчины целовать, обнимать, а тебе остается лишь смириться с этим!»
— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказала Варя. В глазах ее усмешка.
— Ну-ну, интересно, — улыбнулся я.
— И почему, думаешь, у тебя не родился сын…
Варюхе не откажешь в проницательности! Умная девчонка, обидно, если дураку достанется. В этом возрасте и умные ошибаются. А может, ничего в этом страшного и нет? Не будет ошибок, не накопится опыт? Солнце припекало. Залив, казалось, остекленел: ни волн, ни ряби. Сплошная гладь, испещренная у берега гладкими валунами. Здесь редко тихо бывает. Впереди нас и позади по влажному песку не спеша ковыляли вороны. Сосны и ели разомлели на берегу в непривычной неподвижности, не слышно даже машин на Приморском шоссе. Ближе к Зеленогорску на узкой полосе пляжа виднелись загорающие. Они лежали у самой воды. Мне туда идти не захотелось. В гладь залива впаялись ощетинившиеся удочками лодки. Молчаливые рыбаки не шелохнутся. Можно было бы подумать, что они дремлют, если бы время от времени не взмахивали удочками. Варя стащила рубашку и осталась в бюстгальтере и джинсах. Она в своем Киеве уже успела загореть, плечи нежно-золотистые, а спина шоколадная.
Я люблю Варю, потому так ревниво все воспринимаю. Мне не понравился мотоциклист в шлеме, хотя я и представления не имею, кто он. Вряд ли родителям следует вмешиваться в сердечные дела своих отпрысков: мать и отец всегда будут пристрастны. Редко свекрови нравится невестка, а тестю — зять. Вырастить сына или дочь, а потом за здорово живешь отдать насовсем кому-то?
Я смело сажусь на чистый песок прямо в светлых брюках. Варя ложится на спину рядом. Подложив руки под голову и прищурившись, смотрит на глубокое зеленоватое небо. Будто щупальца гигантского кальмара, простерлись над заливом перистые облака до самого горизонта. Стороной пролетел вертолет. Мелькнул над вершинами деревьев и пропал, а гул мотора еще долго плыл над заливом. У моей дочери длинные черные ресницы, изогнутые к вискам брови, губы узкие, что придает ей иронический вид. Наверное, парням трудно с ней разговаривать: острая на язык, кого угодно может обрезать. И упрямства в ней хватает, это от матери.
— Почему ты не спросишь, в какой институт я собираюсь подавать документы? — глядя в небо, произнесла она. Губы чуть изогнулись в затаенной усмешке.
— Я знаю: в Ленинградский университет на факультет иностранных языков, — сказал я.
— Дядя Чебот говорит, что твой святой долг помочь мне устроиться в университет, — сказала Варя. — Ты обрати внимание — не поступить, а «устроиться»! Дядя Чебот употребил именно это ходовое в нашем доме словечко. Разумеется, мама полностью солидарна с ним.
— А ты?
— Что я?
— Тоже так думаешь?
— Я как-нибудь знаю своего дорогого папочку: он в детстве пас гусей, был под бомбежками, начал работать с одиннадцати лет, ненавидит блат и окольные пути, всего в жизни добился сам…
— Гусей я не пас, остальное все верно.
— Поступлю я в университет, если… захочу, — сказала Варя.
— Уж сделай, милая, одолжение: захоти.
— Учительница английского… Скучно, папа!
— А веселых профессий не бывает. Клоун в цирке устает не меньше, чем шахтер в забое. Смеются зрители, а он работает.
— Может, выйти замуж, и никаких проблем? В загсе пока не требуют диплома о высшем образовании.
— Это у тебя становится навязчивой идеей, — заме тил я. — Неужели ты думаешь, что замужество — это пустяк?
— Что за вопрос? — засмеялась моя легкомыслен ная дочь. — С мужем всегда можно развестись, а вот после института, хочешь не хочешь, надо будет три года в провинции оттрубить… Если тебе это слово не нравится — отышачить!
— Вот оно, новое поколение, — вздохнул я. — Сойтись, развестись… Так все просто.
— Можно подумать, твое поколение поступает иначе? — не преминула меня уколоть Варя.