Колышек тоненько поддакивал, но так жалобно, словно попискивал брошенный под забором котенок.
— О, как здесь прекрасно, в этом парке! — продолжал Колобок. Что это парк, он прочел у ворот. Ведь он уже умел читать! — Какие странные растения качаются под ветром…
— Да, — вынужден был согласиться Колышек, перевернувшись на другой бок. — Но почему не спится? Да если и уснем на голых досках, неизвестно, что нам приснится. Наверное, спички, которые хотят меня сжечь, и собаки, которые собираются съесть тебя…
— Не сожгут и не съедят, не бойся! — ободрил его Колобок, хотя и он не рассчитывал на приятные сны.
Наконец Колышек захрапел, дыша открытым ртом — ведь в носу у него были только маленькие ямки. А Колобок все никак не мог сомкнуть веки, перед глазами мелькала шаловливая девочка Раса. Больно уж отчаянная, но вряд ли у нее злое сердце… Злюка, небось, пожалела бы свои волосы, скорее отрезала бы косу у другой девочки! Ах, как знать, доведется ли когда-нибудь встретить ее…
Его хлебную грудь залило трогательным теплом, а сердечко билось, как пойманный голубь.
Вскоре сон сморил и Колобка.
А несколькими ступеньками выше, почти под самой кровлей, сбились в кучу одинаковые тонконогие столики. Это были пюпитры — подставки для нот. Днем здесь играли музыканты, положив на столики тетрадки с нотами.
Музыканты давно уже спали в своих постелях, дремали в футлярах инструменты. Только столики, еще более музыкальные, чем инструменты, не спали, все еще переживая дневную музыку.
— Вы слышали? — тоненько-тоненько проскрипел столик, за которым играла скрипка. — К нам забрели чудесные человечки!
— Ворочаются. Наверное, им снятся дурные сны, — посочувствовал столик, на который клал ноты виолончелист.
— И мне они понравились! — грохнул, как барабан, другой столик. Очевидно, на нем лежали ноты барабанщика.
— Так, может быть, сыграем для них, отгоним дурные сны? — робко предложил пюпитр, весь напоенный мелодиями скрипки. И каждая его дощечка дрожала, как скрипичная струна.
— Отлично! — одобрил столик-виолончель. — Только тихо-тихо… Какую-нибудь сонату или балладу?
— Нет, веселый марш! — возразил столик-труба. — Марши закаляют дух и поднимают настроение!
Трубу поддержал барабан. Обоим больше всего нравились марши.
— Как, без дирижера?! — желчно прошипел столик, на котором лежали ноты флейты.
— Если будем играть от души, не понадобится и дирижер! — мелодично убеждал голосок скрипки. — Ведь это будет не простой концерт.
— Точно! — одобрительно бухнул барабан. — Мне надоело самоуправство дирижера. Я еще ни разу не играл один!
— И на меня он вечно косится! — пропела флейта, пробуя голос. — Ох, и разозлится же он, когда узнает!
— Не узнает, — сочно засмеялась виолончель. — А, кроме того, он не поверит, что мы можем обойтись без него!
— Ха-хо-хи! — захохотал долго молчавшей столик саксофона. — Мы вобрали в себя так много музыки, что можем утереть нос и инструментам, и дирижерам! Хи-хо-ха!
— Ради бога, повежливее, — нежно пропела пюпитр-арфа. — Ах, какая тихая, благословенная ночь!
— И какие маленькие существа свернулись клубочком у подножия ступеней!.. Ах, сердце мое! — затянула виолончель грудным голосом, который звучал словно с большой глубины.
Лучше всех, конечно, изливала свои чувства скрипка. То, казалось, она плачет, то тихо-тихо разговаривает со своим дальним родичем — полевым кузнечиком.
Ухал барабан, артистические взлеты которого никто не стеснял, и вновь оживала скрипка. Как легкий кораблик на волнах, взмывала ее мелодия ввысь, в самое поднебесье, а может быть, и к звездам.
Не все шло складно у пюпитров. Частенько в тон со всеми не попадала флейта. Но она так искренне старалась, что даже ближайший партнер-саксофон не бранил ее: добродушно похохатывая, он заполнял неловкую паузу, воцарявшуюся после ошибки флейты. А чувствительная арфа каждую удачу и неудачу сопровождала глубоким вздохом. Она плакала без слов от счастья…
Ночной концерт слушал весь парк: нахохлившиеся от холодка карусели, грустные осенние цветы, тележки с фруктовыми водами. С утра до вечера они слышали музыку и были ее тонкими ценителями. Однако и они признали, что гордым инструментам и лохматым дирижерам далеко до скромных пюпитров, из которых музыка сочится, как смола из нагретых солнцем елей…
А Колобок и Колышек, убаюканные чудесной музыкой, видели добрые сны. Они — большие и могучие, как деревья, настоящие великаны! Спички, едва завидев их, бросаются в реку. А собаки от досады отгрызают себе хвосты и когти. Бесхвостых, их не боятся даже кошки, даже мыши… А мышка, которая научила их, как отделаться от Распорядкина, постукивает своими высокими каблуками и что-то нашептывает на ухо не кому-нибудь, а самому Распорядкину, уже не страшному — смешному… Оказывается, у него не было водительских прав, и он поехал на красный свет, а Колобок и Колышек — новые общественные регулировщики уличного движения — сами составляют на него протокол…