— Ну, как там наша больная? Вы уже получили кровь? А кожу? Может, говорю, и мои услуги примете? — скрипел ее старческий голосок.
— А сколько вам лет, гражданка? — послышался из трубки чей-то ехидный вопрос.
— Не так уж много, — тут же откликнулась старушка и зашамкала еще чаще. — Семьдесят девять! Моя матушка, царствие ей небесное, прожила сто лет без двух недель. А моему батюшке до сотни всего пяти лет не хватило. Я сама здорова-здоровехонька. Ни разу не была у доктора!
Из телестудии ответили:
— Верим, верим, бабуся. И в ваше доброе сердце верим. Только больше не нужны уже ни кровь, ни кожа. Вызвалось столько желающих, что крови и кожи для ран хватило бы на сотню обожженных. Тысячи зрителей откликнулись. Нашу передачу транслировали все радиостанции и телестудии страны!
— А поточнее нельзя узнать? — потребовала старушка.
— Можно! Три тысячи пятьсот пятнадцать человек изъявили желание спасти Расу!
Оба человечка ойкнули в один голос, а Колышек еще прошептал:
— Сколько же это может быть?
Старушка живо повернула к приятелям морщинистое лицо и сказала, не опуская трубки:
— Это великое множество. Это больше, чем много!
— Я не знала, что у Расы так много друзей, — продолжала она разговор с невидимой телестудией. — Но в следующий раз, если понадобится, попрошу не забыть и про меня. А как самочувствие больной?
— Поправляется! — ответила телестудия. — Вечером будет специальный выпуск, — смотрите наши передачи!
— Поправляется, поправляется! — перебивая друг друга, закричали Колобок и Колышек. Не боясь старушки, которая смахивала пыль с телефонного аппарата, они пустились в пляс. Странный это был танец, похожий и на «твист» и на «польку стариков». Видимо, такой танец был модным в сказочной стране. Пыталась притопывать и старушка, но у нее получалось не так ладно. А потом все трое сели и стали с нетерпением ждать вечера — когда начнется специальный выпуск!
Время тянулось медленно, и человечкам казалось, что, даже когда они охраняли спящего Дылду от комаров, время шло быстрей…
Все хорошо, но никто не в силах развеселить Расу
По экрану пробежал голубой огонек. Вспыхнуло выпуклое зеркало телевизора. Из разбегающихся кругов, точно из волн озера, выплыло белое женское лицо. У женщины был красивый голос и красивая улыбка, на шее у нее переливались бусы, а длинные, как сосульки, серьги, свисали до плеч, обтянутых блестящей, чешуйчатой кожей.
«Русалка или фея!» — подумали наши друзья, а на самом деле с экрана улыбалась и говорила дикторша телевидения.
— Если я ненароком вздремну, ущипните меня, — попросила старушка, уютно устраиваясь в кресле.
Фея, а на самом деле, как вы знаете, дикторша телевидения, прежде всего сообщила проникновенным голосом, не глядя на бумажку, которую держала в руке:
— Юная героиня Раса поправляется. Наши героические врачи и тысячи не менее героических добровольцев преодолели серьезную опасность, угрожавшую жизни юной героини… Есть предложение в честь всех этих героев произвести салют из двадцати орудийных залпов!
Русалка исчезла, а на экран выехала пушка и начала плеваться белым огнем и дымом.
— Прекрасный салют! Спасибо, — любезно сказала пушке снова выплывшая откуда-то русалка.
— Благодарю за внимание! — скромно буркнула пушка и беззвучно укатилась.
— У нас в студии находятся в гостях известный писатель Ластик-Перышкин и спасенная Расой девочка Салюте, — бодро улыбнулась дикторша, и ее зубы сверкнули полумесяцом. — Кстати, я должна сообщить, что писатель первым дал свою кровь для больной!
— Смотри, это наш волшебник! — воскликнул Колобок. — Его кровь наверняка вылечит Расу…
От возгласа Колобка старушка проснулась и уставилась на экран. Очевидно, ее усыпил салют.
— А борода-то, борода какая! — радовался Колышек.
Сквозь густую, торчащую во все стороны бороду были едва видны глаза, нос и губы писателя.
— Знаешь что, Салюте? — шепнул писатель, не догадываясь, что зрители видят их. — Возьми-ка мою бороду за кончик и держи ее крепко-крепко. Иначе эта бесстыдница не даст мне говорить…
— А она не приклеена? Не оторвется?
Саломея, как всегда, говорила правду в глаза.
— Нет, она волшебная, — прошептал писатель, не замечая русалку, которая подавала знаки, что зрители уже видят их. — В один прекрасный день она сама отвалится. Сама! Только никому ни слова… Это великая тайна!