— Ура! Ты уже волшебник! Ура! — закричали озорные человечки, словно вгоняя ему в голову гвозди — один тонкий, другой толстый. — Теперь ты выведешь нас в большой мир. Выведешь? Выведешь?
Писатель понял, что Колобок и Колышек заколдовали его.
— Ладно уж, если вы такие ловкие! Но как я это сделаю?
— Подвинься-ка сюда! — велел Колышек, щелкнув твердым ногтем по столу.
Писатель подчинился.
— Возьми лист бумаги и перо! — приказал Колобок.
— Взять-то я могу, но оно не желает скрипеть! — пожаловался писатель.
— Заскрипит, отныне будет скрипеть вовсю!
О чудо! Перо подпрыгнуло и само протиснулось между пальцев писателя. Да как заскрипит! Но скрип этот был не очень похож на привычный, хорошо знакомый писателю звук. Перо заиграло, как скрипка.
А! Теперь Ластик-Перышкин воспрянул духом. Он даже затопал клумпами от удовольствия. Ему показалось, что все это придумал он сам. Значит, он будет описывать приключения Колобка и Колышка, и таким образом они смогут путешествовать, а все люди — видеть и слышать их?! До чего же славные, милые и умные человечки!
— Обещай не брить бороду, пока наши странствия не кончатся, — вежливо попросил Колобок. — Если ты побреешься — мы погибли! Когда борода не будет больше нужна, она сама исчезнет. Как не бывало! Понял?
Ластик-Перышкин понял, что тут было не понять. Он отметил, что стал гораздо смышленее, отрастив бороду.
Твердо пообещав не бриться, он принялся за дело, то есть за писание.
С тихим шелестом отлетали страница за страницей, уже не пустые — отяжелевшие, исписанные. Порхая, как голубь, один лист опустился на паркет. Колышек подбежал и поднял его. Испещренный буквами лист был похож на большое вспаханное поле: проложены борозды и семена посеяны! Даже галки и воробьи скакали как по настоящей пашне — это были вопросительные и восклицательные знаки. Колышек и Колобок повертели лист, уткнувшись в него носами, и почтительно вернули автору.
— Через дверь! Через дверь! — показал им писатель пером, которое скрипело даже в воздухе— так оно рвалось писать! — когда человечки двинулись было к окну. — В нашем городе ходят только в дверь.
Гости смутились и направились к двери.
— Ты первый! — подталкивал друга Колышек. — Ты умней меня.
— А ты проворнее и хитрее!
Первое знакомство и непредвиденные препятствия
Человечки выбрались на лестничную площадку. Хотя на дворе сияло солнце, здесь было не светлее, чем в чернильнице. Десять лет назад перегорела лампочка, а новую собирались ввернуть завтра. Это «завтра», надо полагать, еще не наступило. Но запах здесь был приятный, как в сказке: пахло луком и борщом.
Пока друзья впитывали милые запахи, вверх по лестнице стремглав бежала Раса Храбрите.
Колышек и Колобок не успели разглядеть ее лица: словно вихрь закружил человечков, и их втянуло в комнату писателя, — оставалось только потирать ушибленные лбы.
Раса, как ветер, тащила за собой всякий мусор. По пути из школы она дралась с мальчишками и теперь сжимала в руке чей-то разодранный берет. В ее собственной куртке тоже зияла дыра, коса расплелась. Не сказав ни слова, Раса схватила со стола ножницы и — чик! — отхватила косу.
— Что ты сделала, Раса? — воскликнул Ластик-Перышкин. Ее коса помогала перу писателя вдохновенно скрипеть.
— Я не зареву, не думай! Из-за этой косы проиграла сражение. И всегда из-за нее проигрываю. Один хвать за косу, а другой бац-бац по спине! Попробовал бы сам драться с такой косой!..
Кончик срезанной косы лежал на полу и блестел на солнце, как мед. Колобок долго смотрел на лучистую, переливающуюся прядь, потом опустился на колено и обеими ручками поднял ее.
— Может быть, вы позволите мне взять на память, уважаемая Расочка? — вежливо спросил он, удивив этим поступком не только писателя, но и своего друга Колышка.
— Я не Расочка! Я — Раса. А тебя, малявка, знать не знаю! — Большими, как блюдца, глазами она требовательно посмотрела на писателя. — Что это за типы вьются около тебя?
— Я — Колобок. А это мой друг по странствиям — Колышек. Разрешите узнать, уважаемая Раса, что такое типы?
Раса засмеялась, и этот смех Колобку был приятнее, чем ее ответ.
— Спрашивайте у этого типа. Он ведь все знает, — сказала Раса, махнув рукой в сторону писателя (в отместку за его всегдашние нравоучения!).