— А потом, что было дальше?
— Дальше было не очень-то весело. Разозлилась старуха, что я сбежал, и бросилась в погоню. Только где ей меня догнать, если она еле ноги волочит! Высыпала она тогда коробок спичек и велела им сжечь меня. Разбрасывает спички да приговаривает, швыряет да поет, словно руту сеет:
Бр-р-р… Ужасная песня! Спички, как услышали, так и помчались в погоню, а я — еще быстрей бежать!
Несемся во весь дух, я — впереди, спички — по пятам. Их-то много, целое полчище, а я — один-одинешенек, Смотрю — канава с водой. Я прыг через канаву, а они с разбегу — бултых в воду! Намокли все и уплыли с мутным дождевым потоком. Только одна, самая главная спичка — Горячка, высунула башку из воды и противно зашипела: «Все равно тебе от нас не уйти! Сожжем! Нас на свете миллионы!» Бр-р-р!..
Колышка так и передернуло, а на глазах у Колобка навернулись слезы.
— Бедный мой друг… — вздохнул он.
Но сам бедный друг недолго вздыхал, он тут же с любопытством осведомился:
— А сколько это — миллион? Больше, чем семь?
— Гораздо больше.
— Ну, если больше, так не стоит и считать, забивать себе голову, — решил Колышек. — Как ты думаешь?
Ластик-Перышкин, разумеется, согласился. Он тоже не особенно любил всякие числа.
— После того как спички плюхнулись в канаву, я пошел за солнцем, — весело продолжал Колышек. — Куда оно, туда и я сворачиваю. Смотрю — катится кто-то по тропинке, слезами обливается. Кто бы это мог быть, думаю? А это он, Колобок, вот он стоит, такой серьезный! Хочешь, писатель, я тебе расскажу и про Колобка?
Спор Колышка с Колобком, в котором проявляется не слишком приятная черта Колышка
— Нет, про себя я сам расскажу! — возразил Колобок, хоть был и не очень решителен на вид. — Ты, Колышек, складно говоришь, но…
— Главное — чтобы складно! — заспорил Колышек. — Когда говоришь нескладно, никто не хочет слушать!
— А если начинаешь приукрашивать да при этом привираешь?
— Ложь ради красоты — не ложь! — не сдавался Колышек и почему-то обратился за поддержкой к писателю: — Как по-твоему?
Ластик-Перышкин смутился. Ему тоже иногда приходилось кое-что приукрашивать. Поэтому он пропустил бы вопрос мимо ушей, если бы не Колобок, который глядел на них обоих своими правдивыми, должно быть, никогда не лгавшими глазами.
— Ты знаешь, Колышек, Колобок прав… Посмотри-ка ему в глаза.
Тут Колышек сбавил тон и пробормотал, что и в самом деле несколько преувеличил. У его старухи никогда не было целой коробки спичек, брала взаймы по нескольку штучек у соседей. А большей частью все лучину жгла. Так что за ним, Колышком, не целое полчище гналось, а спичек семь. К тому же, не он заметил Колобка, а Колобок его. И познакомились они не после того, как он разделался со спичками, а как раз перед этим. Колобок-то и показал ему на канаву с водой и посоветовал перебираться на другую сторону.
— Прости меня, Колобок, — тут же покаялся Колышек. — Больше никогда не буду врать и приукрашивать.
И у писателя мелькнула мысль: что-то слишком уж Колышек скор на обещания. Только сейчас хвастался, выставлял себя героем, и сразу на попятный. Надолго ли? Писателю, признаться, и самому случалось не выполнять данных второпях обещаний.
Колобок — это было видно по его сияющим глазам! — поверил. Ведь он был очень правдивым.
Но все-таки тихо добавил:
— Ты еще не сказал, что через канаву тебя переправила лягушка.
— Ах да, совсем забыл про лягушку! — даже глазом не моргнул Колышек. — А если что-нибудь забываешь — это тоже ложь? Я от души поблагодарил лягушку, угостил вкусными мошками.
Наверное, все трое принялись бы выяснять, что такое забывчивость — ложь или нет? Но за стеной, в соседней квартире, послышалась музыка и собачий лай.
Колобок мгновенно шмыгнул под стол, а Колышек успел вскарабкаться на груду старых журналов, лежавших под самым потолком. Ластик-Перышкин и не заметил, как он исчез.
Рассказ Колобка
Музыка и лай стихли. Громко и отчетливо, словно топором рубил, заговорил человек. Писатель бросился поднимать Колобка. Хлебное сердечко маленького человека сильно билось, ладони вспотели от страха.
— Что с тобой? Успокойся! Это радио.
— Радио? Эту собаку зовут Радио? А сюда она не прибежит?
— Радио — не собака, — пытался объяснить писатель. — По радио говорят, поют, играют…