Но телевизор умолк и больше ничего не сообщил ни о славном подвиге Расы, ни о ее тяжелом состоянии. Утомленные человечки свернулись под столом и заснули, измученные не столько долгим путешествием, сколько горем.
Три тысячи пятьсот пятнадцать друзей Расы!
Едва рассвело, Колобок и Колышек проснулись. Потянулась и седая старушка в кресле, ощупью поискала сползшие очки и выпавшее из рук вязанье. Даже жаль ее стало — так беспомощно похлопывала она вокруг себя худенькими руками.
Колобок поднял очки и подал ей.
Старушка взяла их, любезно поблагодарила и только тут поняла, что в комнате кто-то есть.
— Вздремнула часок, — стала оправдываться она, ничуть не рассердившись на незваных гостей. — А вам не трудно было пробираться в окно?
Без просьб и понуканий друзья рассказали, кто они и откуда. И о своих странствиях, и о страшной телевизионной передаче. Старушка почмокала губами и засеменила к телефону. Телефон был черный-черный, а трубка на нем белая-белая…
— Алло, алло, студия? — бойко прошамкала старушка. — Нет, нет, шоколадная фабрика мне не нужна! И аэропорт тоже не нужен! Что вы лезете? Отстаньте!
Старушка долго воевала с какими-то крикунами, пока не отозвалась наконец студия телевидения.
— Ну, как там наша больная? Вы уже получили кровь? А кожу? Может, говорю, и мои услуги примете? — скрипел ее старческий голосок.
— А сколько вам лет, гражданка? — послышался из трубки чей-то ехидный вопрос.
— Не так уж много, — тут же откликнулась старушка и зашамкала еще чаще. — Семьдесят девять! Моя матушка, царствие ей небесное, прожила сто лет без двух недель. А моему батюшке до сотни всего пяти лет не хватило. Я сама здорова-здоровехонька. Ни разу не была у доктора!
Из телестудии ответили:
— Верим, верим, бабуся. И в ваше доброе сердце верим. Только больше не нужны уже ни кровь, ни кожа. Вызвалось столько желающих, что крови и кожи для ран хватило бы на сотню обожженных. Тысячи зрителей откликнулись. Нашу передачу транслировали все радиостанции и телестудии страны!
— А поточнее нельзя узнать? — потребовала старушка.
— Можно! Три тысячи пятьсот пятнадцать человек изъявили желание спасти Расу!
Оба человечка ойкнули в один голос, а Колышек еще прошептал:
— Сколько же это может быть?
Старушка живо повернула к приятелям морщинистое лицо и сказала, не опуская трубки:
— Это великое множество. Это больше, чем много!
— Я не знала, что у Расы так много друзей, — продолжала она разговор с невидимой телестудией. — Но в следующий раз, если понадобится, попрошу не забыть и про меня. А как самочувствие больной?
— Поправляется! — ответила телестудия. — Вечером будет специальный выпуск, — смотрите наши передачи!
— Поправляется, поправляется! — перебивая друг друга, закричали Колобок и Колышек. Не боясь старушки, которая смахивала пыль с телефонного аппарата, они пустились в пляс. Странный это был танец, похожий и на «твист» и на «польку стариков». Видимо, такой танец был модным в сказочной стране. Пыталась притопывать и старушка, но у нее получалось не так ладно. А потом все трое сели и стали с нетерпением ждать вечера — когда начнется специальный выпуск!
Время тянулось медленно, и человечкам казалось, что, даже когда они охраняли спящего Дылду от комаров, время шло быстрей…
Все хорошо, но никто не в силах развеселить Расу
По экрану пробежал голубой огонек. Вспыхнуло выпуклое зеркало телевизора. Из разбегающихся кругов, точно из волн озера, выплыло белое женское лицо. У женщины был красивый голос и красивая улыбка, на шее у нее переливались бусы, а длинные, как сосульки, серьги, свисали до плеч, обтянутых блестящей, чешуйчатой кожей.
«Русалка или фея!» — подумали наши друзья, а на самом деле с экрана улыбалась и говорила дикторша телевидения.
— Если я ненароком вздремну, ущипните меня, — попросила старушка, уютно устраиваясь в кресле.
Фея, а на самом деле, как вы знаете, дикторша телевидения, прежде всего сообщила проникновенным голосом, не глядя на бумажку, которую держала в руке:
— Юная героиня Раса поправляется. Наши героические врачи и тысячи не менее героических добровольцев преодолели серьезную опасность, угрожавшую жизни юной героини… Есть предложение в честь всех этих героев произвести салют из двадцати орудийных залпов!
Русалка исчезла, а на экран выехала пушка и начала плеваться белым огнем и дымом.
— Прекрасный салют! Спасибо, — любезно сказала пушке снова выплывшая откуда-то русалка.
— Благодарю за внимание! — скромно буркнула пушка и беззвучно укатилась.
— У нас в студии находятся в гостях известный писатель Ластик-Перышкин и спасенная Расой девочка Салюте, — бодро улыбнулась дикторша, и ее зубы сверкнули полумесяцом. — Кстати, я должна сообщить, что писатель первым дал свою кровь для больной!
— Смотри, это наш волшебник! — воскликнул Колобок. — Его кровь наверняка вылечит Расу…
От возгласа Колобка старушка проснулась и уставилась на экран. Очевидно, ее усыпил салют.
— А борода-то, борода какая! — радовался Колышек.
Сквозь густую, торчащую во все стороны бороду были едва видны глаза, нос и губы писателя.
— Знаешь что, Салюте? — шепнул писатель, не догадываясь, что зрители видят их. — Возьми-ка мою бороду за кончик и держи ее крепко-крепко. Иначе эта бесстыдница не даст мне говорить…
— А она не приклеена? Не оторвется?
Саломея, как всегда, говорила правду в глаза.
— Нет, она волшебная, — прошептал писатель, не замечая русалку, которая подавала знаки, что зрители уже видят их. — В один прекрасный день она сама отвалится. Сама! Только никому ни слова… Это великая тайна!
— Понимаю. Ваша борода — как мой апельсин? — не моргая смотрели прямо в вихрастую бороду правдивые глаза Саломеи. — Апельсин сам знает, когда ему летать, а когда превращаться в камень… Да?
— Да. Наверное, апельсин тоже волшебный. В мире много волшебных вещей, но люди не знают об этом… А теперь, Салюте, расскажи нам, как начался пожар, — писатель наконец увидел отчаянные знаки дикторши. — Только спокойно, Салюте, не волнуйся… Ты ведь знаешь, Раса поправляется…
Колышек подтолкнул Колобка:
— Он самый настоящий волшебник. Всему верит!
— Раса выздоровеет? Совсем-совсем? — моргали на экране правдивые глаза Саломеи. — И сможет опять драться с мальчиками?
— Сможет, сколько угодно… Хотя, гм, педагогика не рекомендует. И литература тоже… — смутился Ластик-Перышкин. — Да ты рассказывай, Салюте, рассказывай…
— Трудно высказать словами то, что хочешь. Слова не говорят всей правды. Не так ли?
— Так. И я заметил, частица правды исчезает, — закивал бородой писатель. — Увы, мы вынуждены довольствоваться несовершенным словом. Рассказывай же…
— Я была одна в квартире, когда постучались спички, — Салюте глубоко вздохнула, оттого что не сумеет высказать всей правды. — Ко мне много кто приходит: ежи, лягушки, потерянные зонтики. Но эти пришельцы не хотели играть. Они стали требовать, чтобы я сказала, где находятся Колышек и Колобок. Главная спичка Горячка шмыгнула носом и крикнула: «Колышек здесь, в кармане у девчонки!» Я ей говорю: «В кармане апельсин! Он сам прилетел ко мне! Он волшебный!» А она мне говорит: «Что, волшебный апельсин?! Он-то нам и нужен. Отдавай!» Я прижала карман — не отдам, хоть и драться придется. Но апельсин шепнул мне, чтобы я его выпустила. Он улыбнулся и выскользнул из кармана. Лежит себе на полу, окруженный спичками, и улыбается. «Ну, спички, хватайте его, и побежали!» — скомандовала Горячка. Спички подперли апельсин со всех сторон, а поднять не могут. Принесли с улицы лом, подсунули — ни с места! «Просверлим дырку, проденем цепь и потащим!» — предложила Горячка. Схватили одну спичку, заточили конец и стали тыкать в бок апельсину. Хоть бы царапина! Ни следа на толстой апельсиновой коже. Когда спичка сломалась, Горячка заточила следующую. Но и эта — трах! — пополам.