— Уф! Уф! — не мог отдышаться Ластик-Перышкин, все еще не веря, что наконец-то он свободен.
Еще раз ощупал щеки, осмотрелся: кто же мог его побрить? В комнате ни души. Только у двери мелькнула полоска, похожая на хвост кота Сивого. Может, ученый кот изобрел новый химический способ травления бороды и испытал его на писателе? В наши дни все может быть…
Чувствовал писатель, что вместе с бородой пропали Колышек и Колобок, только поэтому и не запрыгал от радости. А он уже привязался к ним, полюбил, как родных детей. Ведь своих детей у писателя не было.
Пока он размышлял о нелегкой доле родителей, воспитателей и писателей, кто-то начал скрестись за дверью. Кого еще несет к нему в гости среди ночи?
— Войдите! Кто там скребется? — не очень вежливо крикнул писатель, решив больше не пускаться во всякие опасные приключения.
Дверь тихонько отворилась, и в комнату проскользнула Мечтышка.
— Ты здесь? — отлегло от сердца у Ластик-Перышкина, когда он увидел проворную секретаршу. — Ох, как ты меня напугала…
— А я-то думала, что после всех этих событий вам уже нечего бояться! — улыбнулась ученая мышка.
— Бояться свойственно человеку, — рассудительно ответил писатель, и Мечтышка, подумав, согласилась с ним. — Ведь ты, кажется, изучаешь психологию?
— Почему ты не удивляешься, что я без бороды? — писатель с удовольствием провел ладонью по своим щекам.
Мышка тихо засмеялась.
— Да она никуда не девалась.
— То есть, как это никуда не девалась?
— Очень просто. Только что я встретила Распорядкина. Он стоял перед витриной магазина и расчесывал бороду.
— Какую бороду? У него же нет бороды!
— Ту самую. Ни рыжая, ни седая, какая-то смешная.
— Так теперь он волшебник? — вытаращил глаза Ластик-Перышкин.
— Нет, он просто дедушка… Вернее сказать, учится быть дедушкой… Носить бороду, рассказывать сказки… Ведь вы сами говорили, что стоит только очень захотеть…
— Да, говорил, — вздохнул писатель. — Но хорошим дедушкой быть нелегко… Ну, а теперь подавай сюда очередную жертву твоего красноречия… Крот уже по ту сторону… Чья очередь сейчас? Спичек?
— Спичек, — вздохнула Мечтышка.
— Ну так где же они?
Мечтышка вынула из портфеля обрывок старой газеты и молча развернула. На стол высыпалось несколько грязных, мокрых горелых спичек.
— И подумать только, что они хотели сжечь мир! Ну-ка, марш в чернильницу! — приказал Ластик-Перышкин, но вдруг заколебался: — А что если сом не захочет их проглотить? Засорят мне чернильницу.
— Сом — сознательный! — успокоила Мечтышка.
Чернильница забурлила, и вынырнула голова сома.
— Давайте их сюда, да побыстрее… Я спешу… Дома жена ждет!
— А как же Зубарь? Ты не переправишь его?
— Сам доплывет! Собака, если ей приспичит, куда хочешь доплывет… Ну, где ваши спички?
Сом разинул пасть, проглотил спички и исчез.
Не дожидаясь особого приглашения, в комнату, ковыляя, вошел Зубарь, уже не генерал, однако с вправленной челюстью.
— И тебе не понравилось в нашей стране? — поинтересовался Ластик-Перышкин.
— Р-р-р! — злобно проворчал Зубарь. Встав на задние лапы, он перемахнул через стул писателя и нырнул в раздувшуюся чернильницу. Как сом и сказал, пес доплыл довольно благополучно, но однако, выбираясь на берег великанов, из мести цапнул зубами край чернильницы.
Мечтышка и Ластик-Перышкин не успели охнуть, как по синему боку чернильницы разбежались белые лучики. Трах! — и лопнуло стекло, густые чернила полились на паркет.
— Ой, беда! Месть злых сил… Страшная месть! — запричитал писатель, хватаясь за голову. — Как я буду жить без чернильницы? Ни дерево тесать, ни перышком скрипеть… Пропал я, пропал!
Не пропал!
Мечтышка выждала, пока Ластик-Перышкин немного успокоится. Она прекрасно знала, что писатели очень чувствительны.
— Вот что… — наконец сказала она. — Вы не можете дать мне сухую тряпочку?
Писатель, не переставая жалобно вздыхать, дал ей тряпку.
Мечтышка проворно вытерла чернила со стола и с пола.
— Я скоро вернусь, но вы обещаете спокойно ждать меня?
Чего еще писателю оставалось делать? Только сидеть над лопнувшей чернильницей! Ластик-Перышкин на все махнул рукой. Он был похож на тяжелобольного, который потерял всякую надежду на выздоровление. Мышка торопливо шмыгнула за дверь, постукивая тонкими каблучками. В коридоре она остановилась и открыла портфель. Что-то сосчитала, сунув нос в маленький кошелек.
Когда Мечтышка вернулась, Ластик-Перышкин сидел, бессильно поникнув, с головой, обмотанной мокрым полотенцем. Он даже не глянул на мышку.
— Извините, — разбудил писателя ликующий голосок Мечтышки. — Поглядите-ка, что у вас на столе!
Ластик-Перышкин расстроенно кусал свои тонкие губы.
— Все-таки… может быть, вы взглянете? Честное слово, вы ничего не потеряете, если посмотрите! — умоляла Мечтышка.
Писатель заморгал и увидел… Угадайте, что он увидел?
Толстобокую, граненую чернильницу! С желтой, как цветок одуванчика, этикеткой и надписью «Чернила»!
— Где ты достала? Где? Скажи! — так и впился он глазами в чернильницу, которая была точь-в-точь похожа на разбитую. Вот и мелкими буквами написано «для авторучек»…
— Купила в магазине. Там этих чернильниц сколько хочешь, — призналась ученая мышка.
— В магазине? Там, где торгуют мылом, уксусом и хлебом?
Ластик-Перышкин не любил толкаться в магазинах, а потому и не знал, что можно и чего нельзя в них купить.
И писатель разразился смехом. Мышка смеялась вместе с ним.
Вдруг Ластик-Перышкин так и обомлел:
— Что же я смеюсь, как маленький? Ведь моя чернильница была волшебной… А эта? Нет, нет, все кончено…
— Нет, не кончено! — топнула модной туфелькой Мечтышка, чуть не плача от досады. — Вы сами говорили по телевидению, что есть много волшебных вещей…
— Да ведь я-то говорил для других! Себя, как известно, труднее всего убедить! Не верю!
— Не верите? — заблестели глазки Мечтышки. — Эй, конек, сюда!
Отфыркиваясь и сигналя, окутанный вонючим дымом, в комнату въехал железный конек, когда-то красный, а ныне весь помятый и пестрый, как дятел.
Мотороллер остановился возле самого письменного стола, но не выключился, а только глухо пророкотал:
— Нет житья мне от этого рыжего… Бьет, пинает меня… Не выдержу я здесь… Пустите меня в сказку… Честное слово, там от меня будет больше проку. Я берусь обучить тамошний народ вождению. Ведь они, наверное, отстали.
— А если он… попробует? — осторожно вмешалась Мечтышка, лапкой показывая коньку чернильницу.
— Ха-ха! — расхохотался писатель. Такой смешной и безнадежной показалась ему просьба железного конька.
Конек заурчал, подпрыгнул! Вот уже переднее колесо въехало на стол… вот уже…
Ластик-Перышкин смотрел во все глаза, чернильница сперва раздулась, забурлила, потом проглотила мотороллер и снова уменьшилась, по-прежнему заблестела, как холодный синий камень.
— Видали? — послышался ликующий голосок Мечтышки. — А вы не верили!
Телеграмма
…Много дней спустя, когда сказка писателя о Колобке и Колышке уже была оттиснута свинцовыми буквами в типографии и вот-вот должна была выйти отдельной книжкой, он получил телеграмму.
Само собой, принес ее не почтальон. Она пулей вылетела из чернильницы писателя, как будто там сидел, спрятавшись, какой-то озорник с рогаткой.
Дрожащими руками Ластик-Перышкин развернул бумажку. На ней было написано следующее:
