Проходя через комнату, в которой поместили невидимок, бабушка Варвара всегда крестилась. В бога она давно не верила и делала это на всякий случай: а вдруг эти мальчишки и впрямь нечистая сила?
- Послушайте, мама,-говорили, бывало, ей Василий Михайлович и его жена, дочь бабушки Варвары,-ведь мальчики же совершали только хорошие дела: спасли нашу Марусю из-под машины. Что же вы их боитесь?
- Так-то так,-отвечала старушка,-да только непривычно как-то разговаривать со стенками. Их ведь, сердешных, не видно, а я сослепу-то не могу никак разобрать, есть они в комнате али нет.
Поздно вечером бабушка баюкала Марусю. Девочка капризничала и требовала, чтобы вместо бабушки ее баюкал Димка. Старушка испуганно оглядывалась и старалась всячески отвлечь девочку. Но Маруся была упряма. Пришлось звать невидимок. Дрожа и крестясь, бабушка Варвара вошла в комнату мальчиков и сказала:
- Это самое, значит, вот какое дело: Марусенька-то всё не засыпает и не засыпает. Попеть просит.
Невидимки отправились к девочке, а старушка, держась за сердце, побрела за ними: да и можно ли оставить беззащитную внучку наедине с "нечистой силой"?
Спеты были все колыбельные, потом военные песни, потом начались туристские:
Нам электричество
Сделать все сумеет,
Нам электричество
Мрак и тьму развеет,
Нам электричество
Заменит тяжкий труд:
Нажал на кнопку - чик-чирик
И все уж тут как тут...
Паша пел тоненьким голоском, зато во всю мочь.
- Да не так громко. Что вы кричите, ведь так слона разбудить можно, не то что ребенка усыпить...-решилась поговорить с невидимками бабушка Варвара.-Вот как нужно...
И она запела:
Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю
Придет серенький волчок,
Схватит Машу за бочок.
Но у Маруси вовсе не было желания слушать про скучного волка. Ей было куда интереснее слушать "про мускулы стальные, про шорохи ночные, про смелых и больших людей". И она требовала от невидимых нянек все новых и новых песен. Однако запас "колыбельных" у наших друзей был уже исчерпан.
- Маруся, давай лучше мы тебе сказку расскажем,-предложил Паша Кашкин.
- Сказку, сказку, хочу сказку!-обрадовалась девочка. И тогда наперебой, поправляя друг друга, мальчики рассказали ей все, что знали про Кузьку-озорника.
- А потом что с ним было?
- Что было потом, мы не знаем.
- Наверное, навсегда остался Кузька рыбой, - сказал Димка.
- Мне жалко Кузьку,-сказала Маруся.
- Почему же?-удивился Паша.-Он же плохой. Озорник.
- Все равно жалко...
Бабушка Варвара вдруг улыбнулась:
- Хотите, я расскажу вам, что было дальше?
- Хотим! - обрадованно и удивленно вскрикнули в один голос и невидимки и Маруся.
- Тогда слушайте...
ВТОРАЯ ЛЕГЕНДА О СТАРИКЕ ОЗОРНИКЕ
- Нет, ты отдал еще не все, - захихикал старик карлик.-Не все. У тебя остался еще твой длинный рост. Теперь он тебе не нужен. Какая разница, будешь ты большой рыбой или маленькой? А в обмен я сделаю тебя волшебником.
- Ну хорошо, - согласился Кузька. - Давай меняться. И поплыли они в глубь озера. Долго плыли, нет ли, а только остановились у глубокого черного провала. Заглянул Кузька вниз, а там и дна не видно,-тьма кромешная.
- Ну, что, - говорит старичок, - ныряем, что ли? А Кузька даже глаза зажмурил: страшно ему.
- Эх, ты! А еще озорничал, смелым считался. Тьфу! Знал бы, так и не связывался бы с тобой.
- Я-то, что ли, трус? - обиделся Кузька.
Добрался он до края пропасти да как бросится вниз головой. Сердце, конечно, в пятки, хоть и пяток у него нет-один хвост рыбий. И чувствует он, что опускается медленно, так, словно крылья его подпирают. И пока опускался, все думал про свою беду: как же это он теперь вернется в родные места? Как же снова стать парнем красивым да статным и повидать девушку, которой немало зла сделал? Теперь-то он уж точно знал, что нет ее краше на свете, что любит он ее больше жизни. Да ничего не вернуть.
И во второй раз закапали слезы из круглых Кузькиных глаз, да только никто не видел тех слез - кругом вода.
Долго так опускались старик да рыба. А тьма кругом - глаз выколи. Вдруг полоска света показалась - узенькая да ясная-ясная. Вот она все светлее. Горит, искрится прямо под ними скала, переливается вокруг нее подводная радуга.
Опустились пловцы наши на скалу, снял старичок черное кольцо с пальца и приложил к камню. Разошлась скала на две половины, ослепительный свет ударил Кузьке в глаза. Смахнул он слезы и видит: мраморная белоснежная лестница петлями опускается вниз по скале, золотые фигуры людей толпятся с двух сторон лестницы. Прикоснулся старичок к первой из них черным кольцом-ожили фигуры, задвигались. Идут вниз Кузька и старик, а каждый золотой человек отдает поклон им, пристраивается позади и тоже идет следом. Лестница закончилась, а внизу новая пропасть. Кузька даже вниз глянуть боится. Расходятся от лестницы волны-синие, красные, огненные, зеленые. Старичок прикоснулся кольцом к Кузьке - выросли у Кузьки руки-ноги. Стал он и сам похож на старика волшебника, только ростом высок. А волшебник уже ступил на первую волну, раскачался на ней, как на качелях, и перепрыгнул на следующую. И каждый раз, как ступал старик на новую волну, меняла цвет его одежда. Вся она теперь сверкала драгоценными камнями - и алым рубином, и прозрачным бриллиантом, и матовым жемчугом, и светлой бирюзой.
Подумал-подумал Кузька и решил: "Эх, была не была-двум смертям не бывать, а одной не миновать!"-и тоже ступил на первую волну. И оказался он во дворце невиданной красоты. Глядит, а навстречу ему уже идет старичок, волшебник-то. Смотрит на него Кузька и узнать не может: стал старик молодым красавцем со злым лицом да сердитыми зелеными глазами.
- Ну, вот,-говорит,-дорогой Кузьма Озерович, мы и на месте. Проходи, гостем будешь. Я вовсе не такой уж злой, как ты думаешь. А только поменяться мне с тобой ростом просто необходимо.
Садятся они за стол, едят блюда невиданные, пьют вина непробованные. Рыбы им прислуживают, золотые фигуры песни поют. И чудится Кузьке веселый праздник в родном селе. Собрались за столом мужики, женщины надели лучшие платья. Только-только сняли урожай, и столы ломятся от пирогов, от жирного янтарного мяса, пьяной браги, пухлых калачей. Вот уж и гармонь завела свою песню. И девчата вышли в круг. А среди них лучшая самая-Васюта звать ее. Пляшет она, платочком шелковым обмахивается и манит, манит к себе Кузьку... Вот уж поистине: что имеем - не храним, потеряем - плачем...