Но самым странным было: он казался мне каким-то знакомым, хотя я понятия не имела, где я его уже видела.
— Что за урод?— возмутился Маттиас.
— По-любому, он тренируется для воскресенья, — предположила я. Мне как раз пришло в голову, что скоро будут гонки на воде, событие, которое каждый год в первое воскресение сентября собирает огромное количество жителей и туристов. Множество лодок соревнуется в этой исторической гонке на Гранд-канале, наряженные как сто лет тому назад. Мама уже говорила, что мы могли бы также посмотреть это соревнование.
— Точно, — сказал Маттиас. — Соревнование на воде. Ты тоже туда пойдешь?
Если я скажу да, он тут же сообщит, что хочет также посмотреть на них. Невольно задалась вопросом, смогу ли я выдержать его с утра до вечера следующие две недели.
— В принципе, я больше не хочу идти за обувью, — сказала я.
— Почему же?
— Я даже не знаю. Может быть...
Все равно, главное, что-нибудь, что можно быстро купить, чтобы мне можно было снова пойти в гостиницу. Дело было не только в Маттиасе. С ним, в принципе, было даже ничего. Он был обходительный и дружелюбный, и даже время от времени отпускал шуточки, над которыми я смеялась. Но сейчас, при взгляде на красную гондолу, я почувствовала этот странный зуд в затылке. И с тех пор он не проходил. Я ощутила потребность где-нибудь спрятаться.
Мы прошли мимо конца улицы крошечного переулка, который я не могла вспомнить, хотя уже не первый раз обходила вокруг местности Святого Марка. Раскрашенная, как в старину, висящая над дверью магазина вывеска привлекла мое внимание.
— Это магазин масок, — сказала я. — Странно, конечно. Когда в последний раз тут проходила, я не видела никакого магазина.
— Ты хочешь купить себе маску? Вместо обуви?
— Хм... Да, а почему бы и нет?
Именно так получилось, что я рылась в крохотном магазине, заполненном масками и костюмами. Пыльный запах висел в воздухе, как будто все вещи пролежали здесь долгое время, и ни один человек не заинтересовался ими. Накидки низкого качества, растрепанные перья боа, странные, украшенные вышивкой бархатные куртки. И маски. Целая куча масок. Были типичные венецианские, которые надевают люди на карнавал: некоторые с длинными, похожими на клюв носами, другие украшенные золотом, с похожими чертами лица, или так же полумаски, одна половина которых была белой, другая — черной, которые закрывали только верхнюю часть лица. Другие изображали грустных, сказочных существ и животных.
— Кошка, — произнес хриплый голос.
Я прошлась вокруг и увидела, как из темной глубины магазина появляется старая женщина. Мне показалось знакомыми ее сгорбленная фигура и тонкие, седые волосы, но не имела ни малейшего понятия, где я ее уже видела. Возможно, в Венеции со мной такое случалось чаще. Сначала гондольер и сейчас вот эта старая женщина.
У нее практически не осталось ни одного зуба, а ее лицо было помятым, как древний пергамент.
Ее руки были искривлены из-за подагры, все же она была удивительно проворна, когда взяла с одной из полок маску и подала ее мне.
—Возьми кошку, девочка.
Это была прекрасная маска, украшенная вышивкой с черным бархатом и по кругу золотыми нитями, так что выглядело, как будто она была покрыта шерстью. Прорези для глаз были окантованы крохотные жемчужины, а около носа были пришиты поразительно похожие на настоящие усы. Маска крепилась с помощью шелковых лент. Я попробовала и поняла, что, к удивлению, она удивительно хорошо подходила, не давила и не скользила, а прилегала идеально везде, как будто была сделана специально для меня.
И выглядела она очень дорогой. Наверное, она стоила слишком дорого. Я уже хотела вернуть ее старушке, но Маттиас опередил меня.
— Сколько же она стоит? — спросил он женщину на итальянском. Повернувшись ко мне, он повернулся ко мне. — Можно обо всем договориться.
— Чем может заплатить девушка? — спросила я старушку.
— Пять евро, — предложил Маттиас экспромтом.
— Десять, — возразила я. Помедлив, я добавила: — Возможно, даже двадцать, — маска определенно стоила того. Кроме того, я сэкономила много денег на обуви.
— Двадцать евро, отлично, — дружелюбно произнесла старуха.
— Двадцать евро действительно подходящая цена, — прошептал Маттиас, когда заметил мои колебания.
Я боролась со своей совестью. Весь магазин действовал на меня, как будто здесь уже давно никто ничего не покупал. Вероятно, старушка так сильно хотела продать вещь, что принимала любую цену, все равно какой бы низкой она не была. Я бы хотела добавить еще пять евро, но старушка взяла купюру в двадцать евро, которую я достала, и безмолвно исчезла в дальней комнате.
Маттиас и я остановились на некоторое время в ожидании, что она вернется с упаковочной коробкой или, возможно, принесет квитанцию, но она просто ушла.
— По-видимому, это все, — сказал Маттиас. — Двадцать евро без чека, которая могла бы стоить тридцать с квитанцией для финансового отдела, как всегда говорит моя мама.
Нерешительно я последовала за ним по улице, пряча маску в сумке, висящей у меня на плече.
По дороге в отель я позволила Маттиасу угостить меня бутербродом, однако настояла на том, чтобы за напитки расплачивалась я. Мы сели рядом с небольшим ограждением и наблюдали за проходящими мимо туристами, пока ели наши сандвичи, запивая их ледяной содовой.
— Мне нравится, — произнес Маттиас.
— Да, вкусно, — выразила я свое мнение. Проклятый зуд снова вернулся.
— Ты уже определилась, кем хочешь стать? — задал вопрос Маттиас. — Я имею в виду после окончания школы.
— Нет, пока не знаю. Главное, чтобы это не имело ничего общего с математикой. А ты?
— Когда был маленьким, я уже хотел стать зубным врачом, — он покраснел. — Я читаю все, что связано с лечением зубов.
Я вопросительно посмотрела на него.
— Серьезно? Для этого ты должен очень хорошо учиться в школе!
Он покраснел еще больше.
— Эээ... ну, мой средний балл довольно велик, — он заглянул мне в рот. — У тебя отличные зубы.
—Хм, да, мне пришлось 2 года носить дурацкие брекеты.
— Мне тоже. Но мы должны радоваться этому. Правильное стоматологическое лечение помогает сохранить зубы на всю жизнь.
— Да что ты говоришь, — я не находила это особенно увлекательным, для меня желание стать зубным врачом казалось ужасным. Кому вообще может понравиться носить брекеты или пластины для исправления зубов?
Мои мысли дрейфовали. За нами возвышалась церковь, в которой я уже бывала, и пыталась вспомнить, как она называлась. Все же в течение последних полутора недель я осмотрела слишком много церквей, все впечатляющие и набитые искусством, что прямо-таки поражает.
— Ты уже была в Церкви Святого Стефана? — вновь спросил Маттиас.
Я все еще растерянно кивнула. Точно. Святой Стефан. Церковь с косой башней и странной крышей, выглядевшей изнутри, словно корпус перевернутого судна. Видимо, Маттиаса память была куда лучше, чем моя.
Я потерла шею, так как зуд становился невыносимым.
— Что у тебя там произошло, тебя кто-то укусил?
— Нет, это своего рода аллергия.
Что я должна сказать? Мой затылок чешется всегда, если приближается опасность? Он сразу бы подумал, что это связано с вафлями, и это оправдано. Я точно знала, почему я никому не рассказывала. Кроме меня и моих родителей никто не знал об этом. И двое из трех были убеждены, что я должна молчать. Я была одной из них.
Моя мама, как настоящий ученый, считала, что речь шла об уверенности, граничащей с вероятностью прерывистых нарушений восприятия. Мой отец, напротив, предполагал, что между небом и землей было больше вещей, чем мог бы объяснить человеческий разум.