— Где оно, мое письмо? — закричал шофер Франтик.
— Если вы скажете мне, где живет ваша Марженка, — ответил Кольбаба, — это письмо пойдет прямехонько к ней. Милый ты паренек, вот уже год и день, как я ношу в сумке это письмо по всему свету и ищу твою Марженку! Золотой мой мальчик, живо, раз-два! Дай мне адрес этой Марженки, и я пойду и вручу ей письмецо.
— Никуда не пойдете, почтальон, — сказал человек в черном. — Я довезу вас туда. Франтик, прибавьте скорость, и едем к Марженке.
Не успел он договорить, как машина вздрогнула и полетела со скоростью шестидесяти, семидесяти, восьмидесяти, ста, ста двадцати, ста пятидесяти километров в час, все скорее и скорее, так, что мотор пел, выл, ревел и гудел от радости, а человеку в черном пришлось придерживать обеими руками шляпу, чтобы она не улетела. Кольбаба держался за сиденье, а Франтик кричал:
— Здорово едем, хозяин? Сто восемьдесят километров в час! Ого-го, мы прямо летим по воздуху! Поглядите, как убегает дорога! Ведь у нас выросли крылья!
Впереди показалась хорошенькая белая деревня. Это был Либнятов. Шофер Франтик сказал:
— Теперь хозяин, мы уже на месте.
— Остановитесь! — приказал человек в черном, и машина стала на краю деревни. — Какова скорость у моей машины! — радовался он. — А теперь, Кольбаба, вы можете вручить Марженке это письмо.
— Пожалуй! — ответил Кольбаба. — А может быть, Франтик скажет ей лучше устно то, о чем написано в письме? Ведь там одиннадцать грамматических ошибок!
— Что вам пришло в голову? — защищался Франтик. — Я стыжусь показаться ей на глаза: столько времени она не получала от меня ни одного письма! А потом, — добавил он печально, — может быть, она забыла обо мне и ни капельки меня не любит? Глядите, Кольбаба, она живет в том домике, где оконца чисты, как родниковая вода.
— Ну, я пойду! — промолвил Кольбаба.
Он загудел, как почтовый рожок: «Едет, едет почтальон», и прямо направился к домику.
У окна с чистыми стеклами сидела бледная девушка и шила себе платьице.
— Добрый день, барышня Марженка! — закричал Кольбаба. — Что это вы шьете себе? Венчальное платье?
— Нет, — печально ответила Марженка, — я шью себе саван.
— Ну! — участливо сказал Кольбаба. — Ах ты батюшки, ах матушки! Вы, барышня, так опасно больны?
— Не больна, — вздохнула Марженка, — но мое сердце разрывается от боли. — И она положила руки на грудь.
— Ох-ох-ох! — воскликнул Кольбаба. — Милая Марженка, простите за вопрос: отчего у вас болит сердце?
— Потому что вот уже год и день, как я жду одного письма, которое все не приходит и не приходит.
— Не беспокойтесь, — успокоил ее Кольбаба. — Вот уже год и день, как я ношу в сумке одно письмецо и не знаю, кому его передать. Знаете что, Марженка? Я отдам это письмо вам.
Мария побледнела еще сильнее.
— Милый почтальон, — сказала она тихо, — это письмо, вероятно, не мне, на нем нет адреса.
— А вы взгляните!.. Если оно не вам, то вы вернете его мне.
Дрожащими руками распечатала девушка письмо и только начала его читать, как щеки ее заалели.
— Ну что? — спросил ее Кольбаба. — Вернете вы мне письмо?
— Нет! — воскликнула Марженка и залилась слезами радости. — Ведь это и есть то письмо, которое я ждала год и день! Вы и не знаете, что бы я вам дала за него!
— Сейчас скажу, что вы должны дать, — ответил Кольбаба. — Две кроны штрафа за то, что письмо без марки, понимаете? Да ведь я бегаю с ним уже год и день, мой начальник приказал мне получить этот штраф за письмо без марки. Благодарю вас! — сказал он, получив деньги. — А вот там кое-кто ожидает вашего ответа. — И он кивнул стоящему за углом Франтику.
Пока Франтик получал ответ, Кольбаба сел и сказал черному человеку:
— Год и день, ваша милость, я ходил с этим письмом, но я не жалею об этом уже по одному тому, что очень много видел. Наша страна прекрасна и в Таборе, и в Пльзне, и у Горица… Поглядите-ка, Франтик уже возвращается! Такое дело легче разрешить устно, чем письмом без адреса.
Франтик ничего не сказал, но глаза его сияли.
— Едем? — спросил он.
— Едем, — ответил хозяин автомобиля. — Только сначала подвезем Кольбабу на почту.
Шофер сел в машину, включил скорость, и машина покатила так ровно и легко, как во сне. Стрелка спидометра тотчас же показала скорость в сто двадцать километров.