Когда последние лучи уползли из лесу, у пальмы появился человек в зеленом бубу. Стоит, щурит зеленые глаза и усмехается.
— Что, Мадан, не хочешь быть богатым?
— Не хочу! Забирай свои раковины. Все до единой!
Махнул волшебник рукой.
— Иди, Мадан, домой. Да помни: начнешь браниться и судьбу ругать — снова станут твои ладони волшебными.
Возвратился Мадан в деревню и лег спать, потому что была давно уже глухая ночь. А наутро встал обыкновенным человеком — от его прикосновения больше не вырастали раковины. Улыбнулся Мадан и вздохнул привольно. Как же это хорошо — быть обыкновенным человеком! И поесть самому можно, и поохотиться, да и полем давно пора заняться. Очень соскучился он по работе.
С тех самых пор никто в деревне больше не слышал, чтобы Мадан клял свою судьбу. Говорят, он часто напевает веселую песню и за всякое дело берется с радостью. Наверное, поэтому у Мадана охота и рыбная ловля всегда бывают удачными. Купцы оставляют ему достаточно раковин за его просо, бананы, шкуры зверей. Но ни Мадан, ни его жена не украшают больше одежду и жилище раковинами. Они охотно раздают их жителям деревни, тем, у которых раковин совсем нет.
Кендар и голубь
Солнце, словно огромный цветок огнецвета, догорало на краю саванны, когда в сети к Кендару попался четвертый голубь.
— Худой! — недовольно сморщился Кендар и бросил трепещущую птицу в плетеную корзину. Но, вспомнив, что охота все-таки была удачной и теперь он может два дня не выходить из своей хижины и нежиться на соломенной циновке, Кендар улыбнулся. Подобрав рваное бубу, он присел на траву, чтобы привязать крышку к корзине. Усталые руки плохо слушались Кендара. Он поплелся домой, когда сумерки уже хозяйничали в саванне.
Они запутали знакомую дорогу. Одинокие деревья, раскиданные по саванне, наполняясь мраком, сливались в таинственные рощи. Саванна казалась незнакомым лесом. Остроконечные соломенные крыши деревни исчезли в ночи. Хижины угадывались по разбросанным у входа кострам.
У крайней хижины Кендар остановился. Утренний костер остыл, и только один уголек светился в золе, то затухая, то разгораясь крошечной теплой точкой.
Старик раздул огонь и уселся в ожидании ужина. Пламя заглядывало ему в глаза, и они уже не казались старыми и выцветшими. Ночь и ожидание доброго ужина сделали их оживленными и блестящими.
Самого большого зажаренного голубя старик съел быстро и долго грыз хрупкие голубиные кости. Потом он одиноко сидел у костра, пока не уснул.
Прошло два дня. В корзине остался самый маленький голубок, тот, что попался в сети четвертым. Он был тщедушен и мал. Утром старик вытащил голубя, чтобы приготовить завтрак, и вдруг увидел глаза птицы.
…Кендар давно жил один. Родственники и друзья его умерли, и сам Кендар доживал на земле последние дни. В его одиноком сердце поселилась тоска, такая же глубокая и покорная, что смотрела сейчас из глаз маленькой птицы.
Старик осторожно опустил голубка в корзину и бросил ему горсть маисовых зерен. Он попытался погладить опущенные беспомощные перья птицы, но голубь так задрожал и сжался, что Кендар поспешно закрыл корзину.
Шли дни… Птица привыкла к старику и не сжималась в ужасе при его прикосновении. Кендар привязался к голубю и стал невозможно болтливым: без умолку рассказывал и рассказывал птице обо всем, что приходило в его старую голову. А приходили всякие мысли и воспоминания.
За много лет у Кендара появился друг. Теперь милее сытного обеда или ужина старику стали разговоры с птицей. Обычно голубь сидел на крышке плетеной корзины, привязанный за лапку, а Кендар лежал возле на своей драной циновке и вспоминал.
…Как светлы были воды Нигера в далекие-далекие дни, когда Кендар был юношей и мчался на своей длинноносой пироге в прибрежный рыбачий поселок. Там жила девушка, имени ее он уже не помнил. Но глаза запомнились и губы тоже.
Вечерами они — старик и голубь — сидели вместе. Часто у них не было ужина. Его заменяли тепло костра, мерцание далеких звезд и тихое воркование голубя. Смущенный старик похлопывал себя по пустым карманам заплатанного бубу и разводил коричневыми сухими руками: ничего, мол, дружочек, сегодня у нас с тобой на ужин нет.
Голубь безропотно прятал голову под крыло и засыпал. А Кендар смотрел на горящие в костре ветки. Потом взгляд его помолодевших, прищуренных глаз убегал в черную настороженную саванну и долго следил там за тенями ночных зверей. «Ничего, — думал старик, засыпая. — Ничего, завтра я поищу в саванне зерен для голубя».