– Вот этот фрукт, который одновременно учился в школе с тобой и Фимой, мне особенно не в кайф, - выдавил Сючиц, копя злобу и играя желваками.
– Все нормально, Константин. Не дрейфь, я не занимаюсь такими как ты, - и это было чистой правдой. Сючиц соответствовал профилю Второго Главного Управления. - Но мне в самом деле сдается, что вы с Лизой не слишком подходите друг другу. Имею я право на мнение?
Судя по тому, как бодро этот парень направился ко мне, права на мнение я уже не имел. Константин был свежее меня годков на пять, поквадратнее и выше на полголовы. Одним словом - атлет, который мог размазать меня в лепешку. Чтобы уцелеть, я должен был его покалечить. Это тоже не входило в мои планы. Однако мне немного повезло. Сючиц хотел, чтобы все выглядело поунизительнее и получилось побольнее, поэтому взял меня левой рукой за узелок галстука, чтобы врезать правой. Мне понадобилось всего два движения.
Моя ладонь крепко легла на его левую руку, а корпус резко сместился вперед и вниз. Через секунду Сючиц стоял на коленях, с некоторым недоумением щупая свою левую конечность.
– Мне кажется, не стоит продолжать, Константин. Давай прекратим эти мужские выкрутасы. Левая твоя ручка и так разболеется, это будет мешать работе, особенно «ломке» валюты. Кроме того, легким тычком колена я могу выложить все твои зубки на кафельный пол.
Сючиц не попер на меня, а с невнятным матерным бормотанием дунул из кухни. Лиза молча дымила «кэмелом» и сквозь табачную завесу не было видно ее глаз. Через минуту сожитель проскочил с сумкой в руках по коридору и раздался грохот разлетающихся выходных дверей.
– Почему ушел? Нет у нас еще культуры спора. Кулаки -разве это аргумент? - слегка поехидничал я.
– Ну, что там дальше по плану развлечений этого вечера?-бросила женщина несколько противно интонированных слов.
– Да, таким голосом могла бы разговаривать какая-нибудь серьезная инфекция… Лиза, я не идеализирую Соломона Абрамовича, но ведь Костя Сючиц - просто нечистая сила.
И тут Лизоньку прорвало, она заистерировала и уже ничего не могла скрыть.
– Хватить форсить, товарищ чекист. Не надо с натугой доказывать себе, что ты мужчинский мужчина. На самом деле ты -надувной шарик. Поищи сзади завязочку. Все, что ты числишь за собой - удовольствие распоряжаться чужими судьбами, приятную способность вызывать страх, и радость причастности к большому делу - вдуто в тебя Комитетом. Ты мнишь себя Санитаром, этаким Инфекционистом-Гигиенистом, который чистит великий сортир по имени СССР ото всякой грязи и заразы. Не только Сючиц, все мы - я, Фима, Соломон Абрамович - для тебя зараза. Но ведь оставь тебя без поддува, и ты быстро превратишься в сморщеную резиночку.
Дама явно не понимает, что карающему мечу вроде меня опасно и вредно быть мягким и отзывчивым. Что я рискую гораздо больше, чем она. Но сказать ей об этом прямо без намеков - это словно вляпаться в глубокое говно.
– Я вовсе не считаю, что все твои друзья защищают анальные права личности и обсирают родные просторы… Значит, ты хочешь, Лиза, чтобы я сейчас убрался? Чтоб больше никогда не возвращался ни в виде голоса по телефону, ни в виде образа на фотокарточке, ни в полном телесном объеме?
– Ты умеешь схватывать желания, этого не отнимешь.
– Тогда для верности моего отчаливания сопроводи меня до парадной. Это займет времени не больше, чем требуется на одну-единственную сигарету, особенно если воспользоваться лифтом.
Доктор Розенштейн, накинув в прихожей шубку, двинулась за мной следом. Распахнулась дверь лифта, а потом, ровно через три секунды движения вниз, я нажал кнопку «стоп».
– Что это значит? - она смотрела на меня, как на гнойную болячку.
– Это значит, что каждый человек хочет, чтобы его понимали.
Моя правая рука двинулась сквозь распахнутую шубку врачихи, между пуговиц на ее платье, ухватилась за какую-то мягкую шелковистую ткань и рванула. Сигарета спикировала на пол, но никакого истошного вопля не последовало. Вторая моя рука скользнула по оголившейся коже и остановилась там, где положено. Лиза была готова. В смысле - как женщина. Я врезался в нее и все вылетело из меня, как из открытого тюбика, на который наступили сапогом.
Она с полминуты приводила себя в более-менее благообразный вид, а я машинально поднимал какие-то пуговицы с пола и складывал себе в карман.
– Ну все, - подытожила она, - отожми кнопку «стоп»… Или отойди, ты заслоняешь ее. Эй, товарищ чекист, отчего столбняк, я же рассчиталась с тобой полностью. Теперь все в полном ажуре, нарисуй очередную красную звездочку на фюзеляже.
– Можешь теперь заявить на меня. Меня заметут, а в зоне такого, как я, обязательно укатают. Вот пуговицы предъявишь,-я протянул собранное на полу, - только милицию надо пораньше вызвать, чтобы успели кое-что на анализы взять.
– Хоть сделан из дерьма, а блеснуть хочется. - она почти что выплюнула враждебные слова.
Затем мощно оттолкнула меня - почему не пару минут назад, а только сейчас? - и отстопоренный лифт пополз вверх. Да эта ж баба выдоила меня, как вампир! В итоге получилось, что так называемый страж отечества, руководствуясь животной похотью и мелким самолюбием, увел гражданку Розенштейн от заслуженного наказания и использовал ее посредством фрикционных движений одного из членов своего тела… Дверь лифта распахнулась и Лиза направилась к дверям своей квартиры.
«Воля к Жизни больше чем жизнь,»- в голове вдруг возникла такая театральная фраза, возможно я озвучил ее губами. Здесь четвертый этаж - сойдет. Окно прорезало стену на один лестничный пролет ниже. Я, рванувшись по ступенькам, вскочил на подоконник, выслушал вопль Фимы Гольденберга: «Лизка, хватай его, дура!»- и высадил плечом первое стекло. Тут меня уцепили по крайней мере четыре руки - за плащ, полу пиджака, даже за шиворот. Я раскурочил ногой внешнее стекло, внезапно боль пробила мне пятерню, хватающуюся за раму и парализовала силу мышц - это помешало совершить бросок вперед. И следом четыре руки дружно скинули меня назад. Я еще пытался подняться и устремиться навстречу морозной заоконной атмосфере, однако что-то сотрясло голову. Белесая муть пролилась в череп, как молоко в стакан, и я отключился.