Выбрать главу

А ладно, чего мне стесняться, товарищ ученый тоже ведь с приветом.

– Ну, Михаил Анатольевич… это называется вселением беса. Кстати, демон вступил со мной в договорные отношения. Мы обменялись услугами, в частности он недурно попитался моими чувствами, а потом перебрался в Сандомирского. Наверное, Роберт Юрьевич не успел как следует поторговаться. Ну, как свежо предание?

– Верится вполне. Только непонятно, зачем демону, который пребывает как бы на более высоком энергоинформационном уровне, наши услуги?

– Ну, если вы у меня спрашиваете, то я что-нибудь, конечно, отвечу. Демону необходимы наши услуги, вернее наш энергоинформационный потенциал, потому что он чего-то недополучает на своем уровне. Потому что там он отверженный и изолированный, выключенный из того, что можно назвать предустановленной гармонией, а также рутинным порядком. Вот почему страстная демоническая личность так тянется к нам и даже откликается на наши просьбы.

Я охотно рассуждал на тему, достойную психушки и диагноза «вялотекущая шизофрения», и пока не знал, как из этого выпутаться. Я и по сей момент не верил во всяких бесов и джиннов, но мне инстинктивно не нравилась кавалерийская лихость ученого, и хотелось немножко попугать его.

– Михаил Анатрольевич, эти проклятые падшие духи, бесы, вампиры так и норовят прорваться к нам из-под замка, с «обратной стороны». Помните: «Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей»? А ваш институт сейчас помогает ему приземлиться. Ну, жуть появилась?… Хотя, в общем-то, я пошутил.

– Я понял, - подтвердил неиспугавшийся Бореев. - И тоже вспомнил цитату: «Дух беспокойный, дух порочный, Кто звал тебя во тьме полночной?» Кто угодно, только не мы. Зато мы действительно заметили, что целый ряд метантропных матриц отторгается основными матричными группами, и сейчас пытаемся разобраться с такой загвоздкой. Впрочем, для нас это не готический роман, а обычная математика, если точнее - теория множеств…

Бореев вещал со светлым лицом, напоминая уже не бабушку-ягу, а дельфийскую пророчицу. Было видно, что нежность он испытывает только к теории множеств. Я попытался прервать поток умных слов.

– Кажется, ни в одном научном центре Запада подобные исследования не проводятся.

– Смею добавить, Глеб Александрович, и ни в одном институте СССР. Столь необычные, неортодоксальные для современной науки исследования могут вестись только под широким крылышком КГБ. И на условии, что мы в итоге выдадим то, чем можно насолить американцам.

– Пусть даже это «соленое» будет не вполне понятно и объяснимо с позиций официального естествознания?

– Пусть даже. На войне все приемы хороши. Нашему проекту хана угрожает лишь в том случае, если страна совсем обеднеет, или явится какой-нибудь реформатор и начнет резать расходы на госбезопасность. Впрочем, у Комитета, я думаю есть сбережения, да и всякие прогрессивные реформаторы могут появиться только из его чресел.

Ясна теперь лихость Бореева на фоне всеобщей малоподвижности. Та инстанция, которая блюдет повсюду идейную стерильность и одномерный порядок, поощряет самую крамольную -в научном плане, конечно, - работу. И потому, наверное, что наше большое коммунистическое дело требует окостенения в одних областях и бурления в других. Это разнообразие мне, пожалуй, нравится, так что отныне я снимаю всякие возражения.

– Михаил Анатольевич, мне известно от генерала Сайко, что намечается следующая поездка на «полигон», но возникают трудности с вашими представителями. Вы якобы не хотите больше отряжать своих умников с нами в поход.

– Генерал Сайко - один из зачинателей нашего проекта, но в нем сохранился несколько легкомысленный подход к ценному человеческому материалу. Он считает, что если из десяти потеряли девять - это плохо, а вот если из десяти одного - то уже нормально.

– Вы намекаете, Михаил Анатольевич, что даже у Сайко сохранился гэбэшный подход к кадрам?

– Пользуясь вольностью, которую он же нам вручил, можно выразиться и так. Мы все-таки собрали в институте не дубарей-исполнителей, а генераторов идей. «Незаменимых людей нет», - такой принцип в науке не годится.

– Ну, конечно же, если речь идет об Эйнштейне…

– Вообще-то Эйнштейн к середине жизни уже выдохся. А вот если бы Паули с Дираком протянули лет на двадцать подольше, возможно, и мир сейчас смотрелся иначе. Я не исключал бы даже появления искусственной антигравитации… Сандомирский вел очень важный участок. Он через изучение МГД-волн пытался разобраться с влиянием матриц друг на друга - притягиванием, отталкиванием, подчинением - термины, конечно, неустоявшиеся. Короче, Роберт Юрьевич прорабатывал группообразование в матричном поле.

– Значит, поездка сорвется? - я попытался скрыть напряжение, таившееся в этом вопросе.

– Слушайте, Глеб Александрович, давайте хлебнем чайку, чтобы умственные силы у нас не истощились, - Бореев нажал на какую-то зазуммерившую кнопку, а затем заявил твердо:- Поездке на полигон - быть.

Похоже, вектора наших с Бореевым интересов вполне параллельны и направлены в одну и ту же южную сторонку.

– Сандомирский без Дробилина был бы, как крылья без птицы, Дробилин без Сандомирского - словно птица без крыльев. Что ж, нелетающие птицы живут, в общем-то, неплохо. Как и в прошлый раз, отправится наш инженер, но с несколько расширенными инструкциями. А пособлять ему станете вы.

– Тьфу ты! Прямо мистика.

– Да, да, вы. Вы, майор Фролов, достаточно уже вникли в суть. Теории разводить мы от вас не потребуем. Станете подмечать связи между тем, что будет фиксировать наша техника, и состоянием окружающей среды - природы, растений, животных, людей. На сей раз в походной лаборатории установим компьютерную систему с пакетами программ, ориентированными на более-менее обычного пользователя. Так что от вас потребуется только соблюдение четких правил. Вы как, компьютеров не боитесь?

– В университете я немного влез в матлингвистику, лепил несложные программки на «Фортране» для «СМ-4» и «ЕС-1020», например, по определению частотного словаря какого-нибудь рифмоплета…

Открылась дверца в стене, и устройство втолкнуло столик с двумя большими чашками, в которых жидкости было ровно столько, чтобы ничего не расплескалось. Естественно, на катящемся приспособлении для чаепития имелись сахарница и ложки.

– Не люблю я этих секретарш, которые, принося чай, вертят задницами и вечно душатся какой-то тошнючей дрянью, - убежденно произнесла «баба-яга» Бореев. - У нас все напитки готовятся на центральной кухне и подаются в кабинеты и лаборатории с помощью всякой механики.

– На этой кухне знают вкусы каждого сотрудника? - уточнил я, почувствовав в чае «липтон» добавку из мяты и еще каких-то трав.

– Конечно, у них там компьютерный терминал, который и сообщает, кому, сколько и чего требуется. Я ввел в программу своего кормления просьбу добавлять чего-нибудь тонизирующее… Так вот, на вездеходе будет установлена вычислительная машина, равная по мощности «ЕС-1040», с обменом данными через клавиатуру и дисплей, причем умещающаяся в ящике размером с телевизор. Конечно, и фортран вам придется обновить, и поизучать наши программные пакеты. С Сайко уже все оговорено, так что повышение квалификации у вас начинается сегодня.

Мы покинули кабинет, прошли (я) и прошаркали (он) узким кишечного типа коридором. По дороге Бореев распахнул дверь какой-то лаборатории, где люди ежились в свитерах под белыми халатами. Кроме прочего, там были какие-то весьма холодные шкафы. «Баба-яга» постучала по одному из них сухой, мне даже показалось, костяной рукой.

– Тут у нас Сандомирский. Вернее, его мозги и некоторые другие ткани тела. Родственники, естественно, ничего не заметили, когда провожали его. Ну, а нам было важно понаблюдать. Как я и ожидал, изъятые ткани при полном отсутствии электрической активности имели биомагнитную… хе-хе… ауру и, кстати, прилежно сохраняют ее до сих пор.

Бореев даже открыл шкаф и показал мне несколько цилиндров, покрытых изморозью и облепленных кучей проводков.