Очнулся я уже на заре, на носилках в машине санитарного типа, которая тряслась на иракских ухабах, что непременно отдавалось в моих туго перевязанных ребрах. Затем увидел широкую спину полковника Задонского.
– Товарищ полковник, какие у нас потери?
– Один убитый, двое, нет трое, включая тебя, раненых… Хочешь, наверное, спросить про противника? То, что от него осталось, запаковано в пластиковые мешки и лежит в другой машине. Остапенку мы прикончили по твоей технологии - смешали с грязью путем взрыва. Вот уж действительно чудище из него получилось… Что за людей берут на работу в Комитет? Надо хоть проверять, не было ли у офицера в роду змеев горынычей.
– Раз у вас проверяли, значит вы не из Комитета?
– Мы - армейские врачи, - после небольшой заминки с некоторым трудом представился полковник. - Обучаем иракцев методам борьбы с инфекционными заболеваниями в воинских частях.
Действительно, об этом напоминала медицинская обстановка и прочая утварь в машине, а также белый халат полковника. Кроме того, имелась аппаратура, напоминающая лазеры. Я сразу вспомнил предположения Лизы и гарвардского парня. Уж не те ли это врачи, что «потеряли» возбудителя лихорадки "Х". Или увеличивают патогенность каких-нибудь микробов с помощью вирусов, которых перекидывают лазерным лучом?… Да, похоже, я познакомился с людьми из ГРУ.
– Понятно, кто вы такие.
– Тебе понятно, Фролов, а нам еще предстоит разбираться. Уж больно запутанная история получается. Ты вроде виноват, раз удрал, но эти-то, твои коллеги, вообще - «тушите свет». Да и американцы, скорее всего, не цэрэушники. Мы за их переговорами следили. Так разведчики не работают…
– Стойте, а где Лиза?
– Врачиха эта американско-эмигрантская? Снюхался с ней, что ли? Я ее только-только отправил на другой машине в Басру, там высадим у американского консульства. Нам она не нужна.
Я понимал, что лучше не показывать своего близкого знакомства с миссис Роузнстайн, но все-таки.
– А можно мне с ней попрощаться? Мы, как-никак, в одной комнате у Саида проживали.
Задонский опять взял небольшую паузу.
– Понятно, что отдыхали в одной кроватке… Ладно, они едва развернулись. Сейчас вызову по рации.
Примерно через минуту рыкнули тормоза, после чего меня деликатно вынесли на носилках из кабины. Рядом появилась Лиза. Ясное дело, что врачи, или кто они там, торчат за дверцей, поэтому лишнего мне не сказать.
– С пробуждением, соня, - поприветствовал я. - Спящую королевну ты сыграла убедительно. Ты бы не продрала очи, если б даже тебя целовали все батумские мужчины.
– Я несколько раз просыпалась на твоем плече там, в доме Саида, но только думала, что у меня страшный сон-кошмарик. А на кукурузном поле и сон и кошмар разлетелись при такой пальбе и взрывах. Я тебя, кстати, помогала перевязывать.
Я четко сознавал, что не увижу ее больше. Но если в первый ее отлет я выкидывал Лизу из головы, то сейчас старательно пытался запомнить до реснички, до завитка волос.
– Хорошо перевязала, миссис дорогая.
– А еще собирала то, что осталось от Коновера.
– Я все-таки лучше чем он, по крайней мере, целее.
Полковник кашлянул за дверью, намекая, что пора закругляться.
– Ты лучше и не потому, что целее. - сказала она и прикоснулась своими губами к моим. Между нами проскочила волна, и мы соединились в плоть едину, скрестились не какими-то там копулятивными органами, а душами. Правда, на одно лишь мгновение - что, впрочем, должно было пропечататься навсегда.
– Прощай, красотка. Или, вернее, до свиданья. Когда я выйду на пенсию, будем переписываться. А может, разрядка международной напряженности до последней грани дойдет, и мы даже в гости друг к другу наведаемся. Думаю, лет через двадцать ты будешь такая же ягодка.
Она повернулась и пошла куда-то - кажется, ей хотелось заплакать. Это не означает, что через несколько часов она не будет с кем-то умело кокетничать. Но сейчас Лиза понимала, что ни пенсия, ни переписка, ни гости мне не светят. Еще лучше понимал это я. В лучшем случае - трибунал и десять лет лагерей. Ну, а пока что меня аккуратно препроводили обратно в кабину. Через бортовое стекло без жадности сияло весеннее месопотамское светило по имени Шамаш, под лучами которого некогда расцвела первая цивилизация людей.
Часть 4. КРЕМЛЬ ВЫЗЫВАЕТ ДЕМОНОВ
11.
Как и ожидалось, советские военспецы имели некоторые отношение к ГРУ. Такое некоторое, что именно там я и оказался. (Само собой, не удалось выведать, пестовали медики Задонского лихорадку "Х" или нет. Однако их слежение за группой Остапенки случайным не назовешь.) Иракская эпопея в грустном итоге закинула меня на один из подмосковных военных объектов.
Задонский, похоже было, дал мне положительную характеристику. В мою пользу свидетельствовали и заспиртованные останки монстров. Они прилетели из Багдада в Москву тем же «ИЛ-76», что и я. Гэрэушники, которые возились со мной, имели мнение, что Лизонька или Иосиф Рейфман вряд ли вскормлены страшной ядовитой титькой ЦРУ. Что и другие члены американской команды не тянут на вредных шпионов, и даже Логан состоял с Лэнгли лишь в краткосрочной, не слишком интимной связи. Что сомнительны заверения Комитета о моем живом участии в пресечении славного пути товарища Затуллина.
Тем не менее, Пятеркой были торжественно переданы самые убедительные свидетельства того, что я в светлой памяти семьдесят восьмом году совершил-таки должностной подлог и осквернил себя как советского офицера. Каковы бы ни были благородные причины - это непреложный факт. Так и сказал сотрудник ГРУ. И ничего не попишешь против того, что, скрывшись из расположения своей группы в южном Ираке, я автоматически превратился в государственного преступника. Так что испекся фрукт. И курице было ясно, что, закончив свое расследование, ГРУ запустит меня по этапу в Комитет, не снабдив в дорогу пирожками и яичками. А в родном учреждении со мной сделают все, чего захотят. Могут, например, в тот самый пирожок с яичками превратить.
Вот и получалось, что со дня на день мое бренное тело в легком гэрэушном маринаде должны были пересадить в другую банку.
Уже появлялся гэбэшный следователь, который совсем не душевно пер на меня, словно немецкий «тигр». Он требовал точного покаянного рассказа, как гражданка Розенштейн обклеивала меня зелененькими бумажками с портретами старичка Вашингтона, за которые я пять лет спустя сделал чик-чирик Затуллину. Уже вежливый гэрэушник намекал, что большая часть моих показаний о пребывании в южном Ираке тянет на образцовый шизофренический бред. Что мне можно устроить медэкспертизу, если я, конечно, пожелаю. Я не очень прельщался таким одолжением, потому что всю оставшуюся жизнь скоротать в психушке, конвертируясь в идиота, было не блестящим вариантом.
А потом вдруг неожиданно возник Сайко. Как не очень мимолетное видение, как гений гэбэшной красоты. Появление щекастого генерал-майора казалось, по крайней мере, доброй приметой. При нашей с ним беседе даже отсутствовал гэрэушник -в отличие от допросов, которые учинял следователь КГБ. Это, конечно, не исключало того, что военные разведчики слушают нас каким-нибудь более оригинальным образом.
– Дрейфишь, Глеб? - добродушно поинтересовался генерал-полковник, протягивая «Стюардессу».
– Окажись я в такой ситуевине до последней поездки в Ирак, дрейфил бы больше. Я там всякого навидался.
– Я в курсе всех приключений. Аквариум давал мне читать твою писанину. На первый взгляд, бредятина, но только на первый взгляд. Ладно, не расстраивайся, Глеб, меня тоже пять лет пытались на пенсию спровадить, а в итоге я получил генерал-майора. Справедливость победила - и я вместе с ней.
– Пенсия и пуля в затылок - это не одно и то же, Виталий Афанасьевич. - резонно заметил я. Дед-генерал охотно согласился.
– Но ты другое пойми, Глеб. Меня реанимировала Бореевская тема. И ты в ней немалое место занимаешь. Надо на ней умело сыграть, чтобы сейчас тебя вытащить из этой жопы.